Обет молчания - [79]

Чем больше отец Майкл слушал, тем яснее вырисовывалась в его мыслях картина прошлых событий. Из рассказа Доуни он получил подтверждение известного факта: Кейт убила ребенка и тем самым разрушила семью. Но теперь Майклу было очевидно, что семья распалась за несколько лет до преступления. Так, может, то, что натворила Кейт, было не причиной всех несчастий семьи Доуни, а их следствием? Он мысленно представил сестру Гидеон, ее золотистые с крапинками глаза, источающие такую страстную мольбу и неутолимую надежду. Вы поможете мне? Поможете?

Жалость и сострадание к обеим девочкам теснили его сердце, жалость и странное чувство, напоминающее любовь. Жалость и злость к этому человеку рядом, шаркающей походкой направляющемуся к двери. Этой растущей злости придавало пикантность ощущение некоего злорадного торжества.

— Неужели ничего? — эхом отозвался он. — Обе ваши дочери в серьезной беде, и, как я понимаю, довольно давно. Вы сами об этом говорите. Неужели их судьба интересует вас так мало?

— Я сделал все, что мог, — понуро ответил Доуни.

Майкл знал, что его вмешательство ничего не даст. Не его это дело. Ему вспомнились слова Лауры Пегрэм о том, как мало суду было известно об отношениях в семье Кейт. Потом статья в библиотеке Агентства печати, в которой говорилось, что во время суда ее родители сидели далеко от нее и даже не пытались ее приободрить.

— Я прочел репортажи о судебном процессе, — сказал он. — То, что вы мне рассказали о психическом состоянии вашей жены, ни разу не прозвучало в зале заседаний.

Минуту или две Доуни зловеще молчал. Затем он бессильно рухнул на стоящий рядом с ним стул.

— Расскажи вы суду об отношениях внутри семьи, — наседал священник, — дело приняло бы совсем другой оборот, это ведь ясно как божий день. Ребенок жил в нескончаемом кошмаре. Господи, ну почему вы оба молчали?

Его расслабленные вытянутые пальцы как нельзя более точно выражали состояние беспомощности и безнадежности. Он долго молчал. Отцу Майклу даже показалось, что он не слышал его слов.

— Мы и в мыслях не допускали, что суд вынесет обвинительный приговор. — В голосе звенело напряжение. — Мы и представить не могли, что ее дело будут рассматривать по всей строгости закона. Бог мой, ей ведь было всего двенадцать лет!

Отец Майкл держался за свое.

— Адвокаты должны были вас предупредить о том, что не стоит сбрасывать со счетов вероятность того, что ее признают виновной. Играя в такую опасную игру, вы сильно рисковали. И проиграли.

Доуни поднял голову, в его глазах разгоралась ярость.

— Что вы об этом можете знать? — рявкнул он. — Вы и вам подобные. — Он и не трудился прятать желчную язвительность. — Что мне, по-вашему, надо было сделать? Встать перед всеми и заявить, что мою жену тошнит от одного моего вида, что в течение многих лет она грозит покончить собой и, более того, пытается это осуществить? Что она содрогается при мысли, что ей придется провести еще один день с таким мужем, как я, под одной крышей? Это я должен был, по-вашему, сказать? Рассказать им о порезанных запястьях, горстях снотворного, чтобы паршивые газетенки наперебой судачили о нас и перемывали нам кости? — В уголках его рта скопившаяся от избытка чувств слюна походила больше на пену, руки были крепко сжаты в кулаки, которые с тяжестью опускались каждый раз, когда он хотел подчеркнуть свои жестокие слова. — Бог свидетель, и без того дела шли — хуже не придумаешь. И при всем этом вы считаете, что я должен был посвятить целый свет в подробности нашей семейной жизни? Чтобы утянуть всех нас в трясину? А вы подумали, каково бы было девочкам, если бы все узнали, как мы живем, если бы все стали хихикать у них за спиной? К тому времени у нас и так немного осталось. Мы были на виду. Мы не имели больше чувства собственного достоинства. — Он судорожно вздохнул. — У нас как у семьи не было будущего.

Отец Майкл потупил взгляд, не в силах встретиться с ним глазами.

— Я не думал об этом, — сказал он тихо.

— После ареста Кейт Сара походила на маленькое грустное привидение, — продолжал ее отец. — Несколько дней она ни с кем не разговаривала. Мы купили ей котенка. Он спал с ней на кровати. Сара говорила, что он отгоняет от нее дурные сны. — Его боль стала почти осязаемой. — В тот вечер, когда закончился процесс и Кейт признали виновной, Сара нашла котенка на лестнице со вспоротым брюхом, он полз по ступеньке, его внутренности вываливались наружу. — Рой Доуни в отчаянии всплеснул руками. — Даже не знаю, кто из нас плакал больше, — добавил он пустым голосом.

Перед глазами священника снова встал образ сестры Гидеон, простирающей к нему полный надежды взгляд. Боже милостивый!

— Тысячу раз задавал себе один и тот же вопрос. Как это могло случиться с нами? Что мы сделали не так? — Рой Доуни, казалось, разговаривал сам с собой. — Неужели что-то в воспитании Кейт прошло мимо нас, то, что мы не заметили в ней, не поняли? Что-то, что мы упустили?

Он поерзал на узком сиденье и вполоборота повернулся к священнику. В такой позе обычно исповедуются, почему-то подумал Майкл.

— Понимаете, я никогда не беседовал с ними по душам. Я никогда не ощущал, что они испытывают потребность в этом. — Он размышлял. — Я не представляю, что я мог бы им сказать. Ничего умного и значительного не приходит в голову. Само собой, я любил их. Я играл с ними. Но я, должно быть, был слепцом, раз не видел, чем они живут. — Он вновь ударил по колену рукой, сомкнутой в кулак. Его голос стал таким тихим, что отец Майкл с трудом улавливал его слова. — Может быть, всему виной какой-нибудь ген, который достался ей от меня в наследство. Может быть, он был врожденным, знаете, как это бывает у собак. Может быть, это я — урод. — Его сумрачный взгляд уставился в пустоту. — Ирония судьбы — у меня растут сыновья-близнецы. О господи.