Обет молчания - [111]

Сара прислонилась лбом к темному камню, ища утешения. Здесь она могла излить свои чувства, освободить душу, избавиться от горечи, снедающей ее изнутри, не дожидаясь, пока она вырвется наружу.

Своды этой пещеры слышали огромное множество молитв, исполненных надежды и желания. Но она не могла просить того, чего по-настоящему хотела, в молитве.

Она жаждала смерти своей сестре Кейт — общительной, неуправляемой и вспыльчивой. Кейт, которая нужна была ей для того, чтобы доминировать, Кейт, которая давала ей ощущение собственной значимости и целостности и которая теперь отнимала отца Майкла у Церкви и у Бога. Сара видела это собственными глазами там, в кафе, в верхней части города, читала чувства, написанные на их лицах, видела, как их тела склонились друг к другу, словно растения, что тянутся к свету. Сара, приученная трезво смотреть на вещи и подвергать сомнению мысли и поступки, на этот раз изменила себе. Она не желала сознаться в том, что ее сердце разъедала ревность. Немыслимое, невыносимое чувство. Она отказывалась видеть себя в его власти. С потерей Кейт Сара ощутила себя никому не нужной. Сара, рожденная несколькими минутами позже, привыкшая распоряжаться и диктовать свои правила, утратила роль лидера.

Ее нынешний образ жизни мало отличался от образа жизни Кейт, она избрала его по доброй воле, чтобы пережить схожие чувства, познать одни и те же истины, чтобы держать туго натянутую незримую нить их отношений под контролем. В монастыре ей было так же одиноко, как ее сестре, она жила в уединении, скрывшись за монастырскими стенами. Ее не волновало, когда освободится Кейт и освободится ли вообще. Когда это произойдет, — если вообще произойдет — они, возможно, воссоединятся. Больше года она пыталась общаться с ней, натягивая нить. А теперь ее давило ощущение внезапно подступившей внутренней пустоты.

Жизнь без Кейт казалась ей бессмысленной: Кейт была средоточием ее жизни, ее абсолютным смыслом.

И тут на тебе, совершенно случайно она узнает, что Кейт начинает новую жизнь, в которой прекрасно обойдется и без нее. А она, Сара, остается ни с чем.

Она не могла отвести глаз от сестры и священника, которые, забыв обо всем на свете, были поглощены друг другом. Забыли и о ней. В этот момент в ней что-то оборвалось, что-то ушло безвозвратно.

Со всех сторон ее стискивали люди, волны людской толпы несли ее к гроту. Она благоговейно прикоснулась к Святой Деве, поцеловала ее и достала свою бумажку. Таких бумажек здесь, без преувеличения, были сотни, на разных языках. Даже на японском. Саре запомнилась одна — мольба о Сьюзи. Она прикрепила рядом с ней свою.

Чудодейственные купальни располагались в низких каменных зданиях дальше и вмещали двенадцать ванн для омовений. Монахини остановились у одной из женских ванн и заняли место в хвосте длинной очереди из утренних паломников, терпеливой и жизнерадостной, вторящей усиленной динамиками молитве, транслируемой по местной радиосвязи.

«Salve regina…»

Вместе с другими пятью женщинами Сару препроводили в вестибюль. Она вошла в кабинку за бело-голубой шторой и разделась. Кафельный пол был мокрым, в неглубоких желобках стояла вода. На крючке висело голубое одеяние, в него надлежало закутать свое тело.

Так же, не говоря ни слова, ее и еще одну женщину кивком позвали в другую комнату, к бассейну прямоугольной формы, напоминающему римскую ванну, наполненному водой. На одной из двух или трех помощниц, плотной женщине средних лет с мощными предплечьями, поверх была надета еще одна накидка, вся мокрая, неприятно приклеившаяся к телу, но это не имело никакого значения: это была своего рода тренировка духа, послушание. Женщина положила на руку сухую накидку и жестом велела Саре спуститься по лестнице.

В дальнем углу на выступе стояла маленькая статуэтка Святой Девы, перед ней лежали молитвенные карточки, некоторые были написаны на языках, которых она не знала. Сара прошептала свою молитву и откинулась назад, позволив помощницам быстро окунуть себя в воду, погрузив тело до шеи.

Для Сары, которая с детства боялась воды и не умела плавать, эти мгновения показались изощренной, нескончаемой пыткой. Она крепко зажмурила глаза, стиснула губы и зажала уши, пятнадцать секунд растянулись вечностью, невесомые, бездонные, вобравшие в себя только ощущения ее собственного тела.

Вопреки ожиданиям, вода оказалась теплой, почти горячей. Вода была ледяной только тогда, когда ее, чистую, наливали утром и меняли в полдень. Просто удивительно, насколько быстро под воздействием сотен омываемых тел она начинала походить на суп.

Трезвый ум подсказывал ей, что эту, самую что ни на есть обычную воду берут из подземного горного ключа, каких тысячи. Уж во всяком случае, никакого чудотворного и исцеляющего действия у нее не было. В туристском путеводителе было сказано, что в ней мало минералов, но ей так отчаянно хотелось верить.

Это священное место было провозглашено местом исцеления, ритуал купания сам по себе представлял символ испытания верой. Купальни были главной достопримечательностью, центром притяжения маленького шумного городка, переполненного людскими массами. Случаи исцеления действительно имели место, они заносились в специальную книгу, их передавали из уст в уста. Восстанавливалось зрение, начинали двигаться парализованные ноги, излечивались различные недуги. Люди вновь обретали полноценно функционирующие руки и ноги, речь и слух.