Обет Ленобии - [2]

— Жизнь? Для меня? Но у меня уже есть жизнь.

— Да, жизнь слуги-бастарда в доме, где презирают то, что их господин разбрасывает свое семя бесцельно, а затем щеголяет плодами своих преступлений, как будто доказывая свою мужественность снова и снова. Это не та жизнь, которую я бы хотела своему единственному ребенку.

— Но я не по…

— Идем, и ты поймешь, — прервала ее мать, снова взяв за руку и потащив по коридору, пока они не пришли в маленькую комнатку возле одной из задних дверей замка.

Элизабет открыла дверь и привела Ленобию в плохо освещенную комнату. Она целенаправленно подошла к большой корзине, как те, что использовались для стирки или белья. Поверх нее был кусок драпировки, содрав который, ее мать достала платье, мерцающее синим, серым и цветом слоновой кости даже в тусклом свете.

Ленобия смотрела, как ее мать следом за платьем достает из корзины дорогое белье, встряхивает его, разглаживает складки, отряхивает тонкие бархатные тапочки.

Элизабет поглядела на свою дочь:

— Ты должна поторопиться. Если мы хотим чтобы все удалось, у нас очень мало времени.

— Мама? Я…

— Ты собираешься надеть эту одежду, а вместе с ней и другую личность. Сегодня ты станешь Сесиль де Марсон Ла Тур д’Аверне, законной дочерью барона Буиллона.

Ленобия задалась вопросом, не сошла ли ее мать с ума.

— Мама, все знают, что Сесиль мертва.

— Нет, дитя мое. Все в Шато де Наварра знают, что она мертва. Ни в экипаже, который будет здесь в течение часа для перевозки Сесиль в порт Гавр, ни на корабле, где ее ждут, никто не знает, что она мертва. И они не узнают, потому что Сесиль собирается дождаться экипажа, а потом отправится на корабле в Новый Свет, к новому мужу и новой жизни, которая ждет ее в Новом Орлеане, в качестве законной дочери французского барона.

— Я не могу!

Ее мать отбросила платье и схватила дочь за руки так крепко, что Ленобия вскрикнула бы, не будь она столь потрясена.

— Ты должна! Знаешь, что тебя здесь ждет? Тебе уже почти шестнадцать! За два лета ты стала настоящей женщиной. Ты прячешься в конюшне, на кухне, но ты не можешь скрыть себя навсегда! Я видела, как Маркиз смотрел на тебя в прошлом месяце, а затем еще раз, на прошлой неделе. — Ее мать покачала головой, и Ленобия была потрясена пониманием, что она сопротивлялась слезам, в то время как она продолжала говорить. — Мы с тобой не говорили об этом, но ты должна знать, что истинная причина, почему мы пропускали мессу у Эври прошлые недели это не переутомление из-за моих обязанностей.

— Мне было интересно…но я не хочу знать! — Ленобия сжала дрожащие губы, боясь того, чего еще она могла услышать.

— Ты должна посмотреть правде в лицо.

Ленобия глубоко вздохнула, до сих пор содрогаясь от страха, сотрясающего ее тело.

— Епископ Эври, я почти чувствовала жар его глаз, когда он смотрел на меня.

— Я слышала, что он делает гораздо больше, чем просто смотрит на молоденьких девушек, — сказала мать. — Существует в этом человеке нечто более нечестивое, чем грех его плотских желаний. Ленобия, дочь моя, я не смогу защитить тебя от него или от любого другого мужчины, потому что Барон не защитит тебя. Стать кем-то другим, избежать пожизненного заключения это единственное решение для бастарда.

Ленобия накрыла руки матери своими и посмотрела ей в глаза, словно глядя в свои собственные.

«Мама права. Я знаю, она права.»

— Я должна быть достаточно смелой, чтобы сделать это, — высказала Ленобия мысль вслух.

— Ты достаточно смела для этого. Кровь мужественных англичан течет в твоих венах. Помни это, и оно укрепит тебя.

— Я буду помнить.

— Очень хорошо, — ее мать решительно кивнула. — Сними эти тряпки служанки, и мы оденем тебя снова. — Она сжала руки дочери, прежде чем высвободить их и вернуться к груде мерцающей ткани.

Когда и без того дрожащие руки Ленобии затряслись, ее мать сама принялась за дело, стремительно лишая ее такой простой и знакомой одежды. Элизабет не оставила на ней даже домотканую рубашку, и на какой-то головокружительный момент Ленобии показалось, что она меняет свою старую кожу на новую. Мать не остановилась, пока Ленобия не оказалась полностью обнаженной. Затем, в полной тишине, Элизабет бережно, слой за слоем, принялась наряжать Ленобию: рубашка, карманы, кринолины под юбку, на юбку, корсет, корсаж и прекрасный шелковый халат а-ля полонез. И только после того, как она помогла ей с тапочками, прической и меховой накидкой, расположив ту вокруг плеч и пристроив капюшон, то, наконец, сделала шаг назад и присела в глубоком реверансе и сказала:

— Добрый день, мадмуазель Сесиль, ваша карета ждет.

— Мама, нет! Я понимаю этот план, почему ты должна отослать меня, но как ты можешь это вынести? — Ленобия зажала рот рукой, пытаясь сдержать скопившиеся рыдания.

Элизабет Уайтхолл просто поднялась, взяла дочь за плечи и сказала:

— Я могу вытерпеть это благодаря той любви, которую питаю к тебе. — Медленно она повернула Ленобию, чтобы та смогла увидеть свое отражение целиком в потрескавшемся зеркале, упирающемся в пол за ними и ожидающем замены. — Посмотри, дитя.

Ленобия выдохнула и потянулась к отражению взглядом, слишком пораженная, чтобы сделать еще что-то.