Обещание - [6]

что даже кровь из десен побежит).

2

Никого бы не хотел обижать – потому что обижать людей нельзя – но так получилось, что в один журнал я пообещал стихотворение, которое уже напечатал дважды.

Нехорошо получилось.

Очень жаль.

Еще мне жаль мою статью

(она убогая была,

ее не приняли в журнале) —

а в ней ведь тоже плыла синева,

лежали мысли целыми кусками,

и гордость там и сям чернела, как земля.

3

Теперь, надеюсь, вам понятно почему

я так влюбленных не люблю:

и не за то, что некрасивы

(как раз-то это мне приятно),

и не за то, что будут изменять,

и даже не за то, что скоро разбегутся,

а после лягут в разные могилы

(все это тоже можно пережить) —

но мне, зачем мне знать,

что между вами было,

когда я сам еще

могу желанным быть.

4

Вообще-то я чужого не беру,

но я хотел бы новую судьбу,

но с тем условьем,

чтоб понамешали

в меня побольше снега и тепла

и чтоб там тоже лыжники бежали,

под шапками огромными дыша.

Так безобразно я пишу,

что даже сам не понимаю,

как это все однообразно.

Но если правильно сложить

в один мешок стихотворенья

все эти..............................,

все сгустки света и тепла,

охапки боли и стыда —

вот было бы стихотворенье.

5

Поэтому-то мне теперь и не вполне понятно, чего я так взбесился этой весной, когда, услышав первый вариант этого стихотворения, мне сказали, что у меня появились замашки эстрадного симулякра, видимо думая меня этим упрекнуть.

А я и щас

хотел бы изменить

один любимый мой видеоклип,

где Пугачева обо мне поет,

но только так,

чтоб за спиной моей стояли

(желательно в красивых пиджаках)

не эти мальчики

и Гарик Сукачев

(они мне ничего не обещали),

а вы – которые меня читали:

Ахметьев, Гуголев, Малинин, самолет.

6

Итак, прожив еще один год, я стал полагать, что трагическое мироощущение – это удел малолетних. В конце концов, понять, что все умрут, – это дело техники. Но уж если ты намерен жить дальше, то будь любезен, придумай себе хоть какое-то оправданье. И тем не менее не могу отказать себе в последнем удовольствии.

Вообще-то я уже об этом говорил,

но мне, и правда, было неприятно,

что вы тогда не помогли

мне выбраться из этой тьмы

(а я ведь там лежал

здоровый и опрятный),

но ведь и вы боялись темноты.

А значит, это выше наших сил.

Но я об этом тоже говорил.

<Все свободны>

май – декабрь 1998

КАК НАДО ЖИТЬ, ЧТОБ БЫТЬ ЛЮБИМЫМ

ЛЮБОВЬ БЕССМЕРТНАЯ – ЛЮБОВЬ ПРОСТАЯ

Я отдаю себе отчет в том, что все нижеприведенное, может быть, и не обладает большой художественной ценностью. Но условия моей духовной жизни таковы, что, если бы я все это не написал, я бы перестал себя уважать. А этого я никак не могу допустить.

1. ОЛИН СОН

Началась война. Паника. Эвакуация.

Ей говорят: «В соседнем здании ваш муж».

Она бежит туда, не зная, кто выйдет: я или Женя.

Навстречу ей выходит ее папа. Правда, он молодой, с фотографии, она таким его не знала.

Он говорит ей: «Доченька, вам надо уезжать».

Ему 25, ей – 38.

* * *

Есть фотография одна

(она меня ужасно раздражает),

ты там стоишь в синюшном школьном платье

и в объектив бессмысленно глядишь

(так девочки всегда глядят,

и в этом смысле мальчики умнее).

Прошло лет 25

(ну 26),

и скоро почки жирные взорвутся

и поплывут в какой-то синеве.

Но почему ж тогда так больно мне?

А дело в том,

что с самого начала

и – обрати внимание – при мне

в тебе свершается такое злое дело,

единственное, может быть, большое,

и это дело – недоступно мне.

Но мне, какое дело мне, какое

мне дело – мне

какое дело мне?

2. ОЛИН СОН, ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ

Чужая ночная комната.

Меня бьют, с унижением, по моей же вине, в сущности, опускают.

Сон повторяется так часто, что она даже выучила узор на обоях.

Но однажды что-то случается. Я говорю одну фразу, и мои мучители расступаются. Я подхожу к двери и открываю ее.

Первый раз она видит, как я спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу.

Там прошел дождь. Я иду по мостовой. На мне светлый плащ.

Оля просыпается. Сон больше не повторяется.

* * *

И все, чего я заработал

своими жалкими стихами

(весь этот незабвенный срам),

и то, что я теперь стою

пред девочками и пред мужиками

(как правило, все больше пожилыми) —

все это тоже не прикрыть руками

[че ты уставился? ведь я ж – одетый,

а, правда,

кажется,

что щас разденусь я?] –

так вот – за это,

именно за это,

за это все – не оставляй меня.

3. ЕЩЕ ОЛИН СОН

Большое сборище народа. Я на сцене. Все сидят.

Почему-то я читаю Нобелевскую лекцию, хотя меня об этом никто не просит.

Там есть такое место: «Правда – это оружие слабого.

Ложь – это оружие сильного. Ибо в первом случае ты перекладываешь ответственность на других, во втором – берешь ее на себя».

Заканчивается же лекция словами: «Ну получил я вашу премию. А дальше?»

Все встают.

4. * * *

Вот так все время ощущаешь жизнь,

она в тебе и под ногтями,

она гремит в тебе костями,

а ты лежишь в ее кармане,

как тварь последняя дрожишь.

А я глаза закрыл

и головой мотаю,

но все равно зеленый весь от страха.

Я, между прочим, умереть могу.

Так вот зачем

меня ты, боже, лупишь:

ему приспичило, ему приятней,

когда я сам, как голая скворечня,

как будто муравейник раскурочен,

иль как жевачка липну к утюгу.

Естественно, что так оно и нужно.

По-видимому, это даже лестно.

Но я чего-то не пойму:

в поту,

в пальто,

в постели,

на ветру

(мне в самом деле это интересно) —