Обещание Гарпии - [51]

«??» – что Ева понятия не имеет, выполнена она или нет, потому что – как узнать? Как отмечать поезда и вагоны, в которых она побывала?

«+—» – что цель была почти выполнена, но что-то помешало. В данном случае это был зловредный псих, который стал загораживать Еве, бегущей вверх по эскалатору, дорогу. Причём лицо у него было такое праведное, словно он совершал подвиг.

Сверившись с тетрадью, Ева решила достигнуть цели № 8. Только рисовать стала не человека, а гарпию Окипету. Это была классическая гоголевская красавица. Лицо круглое, губки пухлые. Глазки опущены. Должно быть, хозяйка сама сознавала, какие хитрые, умные и насмешливые у неё глазки, и намеренно их прятала. Но временами вскидывала – и тогда её собеседника словно отбрасывало. «У-у-у, змеища!» – думал он, а Окипета уже вновь опускала глазки.

В коридоре заскрипели половицы. Ева накрыла рисунок листом в клеточку. В комнату вошёл Филат, всё ещё мрачный, но уже что-то для себя решивший. Это Ева определила по его походке.

– Так и быть! Поищу его душу… Только ради тебя! Ты меня уговорила!

Ева удивлённо воззрилась на него. Она, кажется, никого не уговаривала.

– Только не думай, пожалуйста, что я ему верю!.. – продолжал Филат. – Просто интересно, правду ли он мне сказал… В магический штосс Албыч кого только не обыгрывал – а там же вперёд надо думать, и за противника тоже… Ну-ка, если бы ты была Фазанолем, куда бы ты спрятала душу голема?

– Откуда я знаю!

– Скажи первое, что придёт тебе в голову! Ну, быстрее!

– Ну, душа – она как огонь. Уничтожить её Фазаноль, наверное, не смог бы. Но сделал бы так, чтобы она застряла между высоким и низменным! – рассеянно ответила Ева.

Филат моргнул.

– Это как? – быстро спросил он.

– Ну, не знаю… Ты просил же первое, что придёт в голову. Я и представила себе два больших промышленных магнита: высокое и низменное, а между ними – застрявшая душа.

Лоб стожара рассекли морщины, а знаменитые, будто из шубы выстриженные, брови встали дыбом:

– Ну и воображение у тебя!

– Обращайся, мне не жалко! Красота, доброта, скромность – всё к твоим услугам! – вздохнула Ева.

Она скомкала тетрадный лист и швырнула его в Филата. Тот засмеялся, но вдруг увидел рисунок и стал серьёзным:

– А-а… так ты тоже о ней думаешь!

– О ком?

– Об Окипете. Это же ты её нарисовала?

– Да… – удивлённо подтвердила Ева.

– Окипета была влюблена в Пламмеля. Совершенно испанские страсти. Она за ним то с мечом гонялась, то молнии в него метала… Знаешь, у общежития МГУ кончик шпиля сколот? Так это она. Он тоже товарищ горячий, в долгу не оставался… Помню, маленький гуляю я с мамой за ручку по Магскве – и тут над головой у нас пролетает памятник трамваю… Реальный трамвайный вагон, очень старый. Летит – аж свистит! Магии в него вложили тысячи полторы магров, не меньше… Кувыркается в воздухе, столбы сшибает… Пролетел в одну сторону по проспекту, потом кто-то его поймал и зашвырнул обратно… И опять легковушки сметает, столбы падают, провода искрят! Я такой: «Мамочка, милая, что такое? Опять трамвайчик летит!» А она мне: «Не бойся! Это не трамвай летит! Это Пламмель с Окипетой опять что-то не поделили!» Ну а потом Ясень Перец полюбил Белаву… Белава, конечно, дохлый хмырь… тоже то ещё сокровище, но хотя бы спокойная. Кинжалами не размахивает, молний не метает…

Еве стало жалко красавицу-гарпию.

– А Окипета что? Сильно была огорчена? – спросила она.

– Не знаю. Хоть мы с мамой и жили у них в тот момент, я не заморачивался. Я был милое капризное дитя, взрощенное на коленях у мамы и у «гой еси» Аэллы, которая всё на свете знала лучше всех. Ну злится рядом тётя Окипета. Ну шипит, ну капает ядовитой слюной, ну сносит стены, ну ругается на санскрите! Это ещё не повод, чтобы пропускать мультики! А если тётя будет очень уж буянить, я наябедничаю доброй бабушке Келайно, и она до тех пор будет палить в тётю из кольта сорок пятого калибра, пока тёте не надоест отбивать пульки, она не поймёт намёк и не уйдёт в другую комнату.

– А потом?

– А потом Окипета будто бы утихла. Но никто не знает, что на самом деле происходит в душе такой женщины, как Окипета. Но если допустить, что Окипета узнала, будто Пламмель охотится за золотым руном…

Внизу открылась дверь. Химера, цокая копытцами по паркету, помчалась смотреть, кто пришёл. И тотчас так же бегом кинулась обратно, в панике скатывая ковровую дорожку на лестнице. Это означало, что Настастья вернулась не в духе.

Заскрипели ступени. Настасья поднималась наверх.

– Я устала! – сказала она, капризно останавливаясь в столовой. – Если бы Бермята был настоящий мужчина, он принёс бы мне стул!

Бермята крякнул, хотел что-то брякнуть, но сдержался и принёс табуретку.

– Да-а-а! – протянула Настасья, по привычке оставляя рот чуть приоткрытым, что делало звук насмешливым и протяжённым. – Неплохо! Конечно, не стул, но всё же видно, что ты над собой работаешь…

– Убоись! Зачётная мысль! – вдруг радостно воскликнул Бермята. – Борщиком пахнет!

Подставив кастрюлю, он открыл стиралку – и оттуда хлынул борщ. Спустя минуту борща было уже по колено. Пока все вопили и бегали, Настасья, вскочив с ногами на табуретку, перепрыгнула с табуретки на машинку и уняла водопад.