Обещание - [2]

Однако вскоре непредвиденные обстоятельства не оставили ему выбора. Болезнь тайного советника многократно усилилась, и тот вынужден был долгое время лежать в постели, не в состоянии связаться со своей конторой даже по телефону. Потому личный секретарь стал абсолютной необходимостью, и молодой человек уже не смог уклониться от нового приглашения в компаньоны. Переезд, видит Бог, дался ему нелегко: он очень хорошо помнил тот день, когда впервые позвонил в дверь благородного, немного старомодного особняка на улице Бокенгеймер-Ландштрассе. Чтобы явно не выдавать свою нужду, накануне вечером он второпях купил новое белье, сносный костюм черного цвета и новую пару обуви. На это ушли все скромные сбережения — на его скудное жалованье жили в затерянном провинциальном городке мать и две сестры. К тому же он нанял слугу, который донес до дома его сундук с пожитками, столь ненавистный из-за множества связанных с ним воспоминаний. У него перехватило дыхание от неловкости, когда лакей в белых перчатках чинно отворил перед ним дверь, а из передней пахнуло удушливой, пресыщенной атмосферой богатства. Уже внизу его встречали мягкие ковры, заглушавшие шаг, и развешанные всюду гобелены, которые вынуждали посетителя устремить восторженный взор наверх; в передней были резные двери с тяжелыми бронзовыми ручками, к которым совершенно точно никогда не прикасалась хозяйская рука, — эти двери распахивал склонившийся в поклоне, вышколенный слуга. Вся эта роскошь одновременно оглушала его и вызывала отвращение. И когда лакей показал ему комнату для гостей с тремя окнами, отведенную специально для нового секретаря, он с невероятной остротой почувствовал себя чужаком и непрошеным гостем. Неужели ему, еще вчера ютившемуся на пятом этаже в продуваемой всеми ветрами каморке с деревянной кроватью и жестяным умывальником, теперь предстояло жить здесь, где каждый предмет кричал о роскоши и богатстве и с насмешкой взирал на человека, которого лишь терпели в этом доме? Все, что он принес с собой, включая его самого, сделалось жалким и маленьким в большой, пронизанной светом комнате. Единственный костюм, словно висельник, покачивался в широком, вместительном шкафу, немногочисленные умывальные принадлежности и старенький бритвенный прибор казались на большом умывальном столе, отделанном мраморной плиткой, мусором или забытым инструментом полировщика. Он машинально спрятал свой тяжелый, топорный сундук под нарядное покрывало, завидуя его возможности забиться в укромное место и спрятаться ото всех, сам же он ощущал себя застигнутым врасплох взломщиком, которого заперли в этой комнате. Напрасно пытался он прогнать постыдное и досадное чувство собственной ничтожности, уговаривая себя тем, что его пригласили, что в нем нуждались. Роскошная обстановка снова и снова сводила все его доводы на нет, он опять видел себя поверженным, маленьким и согбенным под гнетом чванного, хвастливого мира денег, мира, где человека покупают и одалживают, как мебель, лишают собственного я. В этот момент в дверь тихо постучал лакей и с застывшим выражением лица сообщил, что господина доктора желает видеть Ее превосходительство. Медленно шагая за слугой через анфиладу комнат, он почувствовал, как впервые за много лет сгорбилась его спина и плечи подались вперед для услужливого поклона, как спустя годы его вновь охватили мальчишеская неуверенность и смятение.

Но стоило ему увидеть ее в первый раз, как чувство неловкости сразу исчезло. Он еще не успел разглядеть лицо и фигуру собеседницы, а первые слова ее уже тронули его сердце. И этими первыми словами были слова благодарности, прозвучавшей до такой степени искренне и непринужденно, что сгустившиеся над ним тучи негодования развеялись от удивления.

— От всего сердца благодарю вас, господин доктор, — сказала она и дружелюбно протянула ему руку, — за то, что вы все же приняли приглашение моего мужа, надеюсь, что в скором времени мне представится возможность доказать вам свою благодарность. Вам, верно, нелегко далось это решение, ведь от свободы не так просто отказаться, но, может быть, вас успокоит сознание того, что теперь вам будут крайне обязаны два человека. Я с радостью сделаю все, что в моих силах, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома.

Что-то внутри у него дрогнуло. Откуда знала она, с какой неохотой продавал он свою свободу, как удалось ей с первых слов понять его боль, нащупать самую чувствительную струну, как определила она пульсирующий источник его боязни потерять свою свободу? Как удалось ей развеять его страх первым же движением руки? Он невольно посмотрел на нее и только теперь увидел теплые, участливые глаза, с доверием ожидавшие ответного взгляда.

Ее лицо светилось нежностью, покоем и светлым чувством собственного достоинства. Она была молода, но в то же время удивительно проницательна. Казалось, она не по годам рано разделила свои темные локоны строгим пробором, какой обычно носили матроны; темное платье закрывало округлые плечи от самой шеи — оно еще большое оттеняло ее лицо, излучавшее отрадный свет. Она напоминала городскую мадонну: было что-то монашеское в ее закрытом платье, а доброта делала каждое ее движение по-матерински заботливым. Женщина плавно шагнула к нему, и ее улыбка сорвала благодарность с его нерешительных уст.