Обалденика. Книга-состояние. Фаза вторая - [35]

– Так чего ж это ты дубину-то мою спер, добр человек? – незлобиво спросил он. – Хороша дубина была, много лет я с ней слонялся, не то што энта чурка, – отпихнул он от себя огромную сучковатую палицу, – полгода я с ней маюсь, а фарта все нет…

– Не брал я твоей дубины, – в который раз уже отвечал ему Петя, – я ее и поднять-то не смогу…

– …Ну да, ну да, – будто и не слыша, кивал головой разбойник, – говорили мне, что крепышок гдей-то здесь гуляет, сам невелик, зато силы в нем – немерено. Муромцем величают… Так неужто ты и есть?..

– Петя я, – терпеливо втолковывал ему Петя, – палицы твоей мне не поднять.

– Да вот и я гляжу, – продолжал будто с собой разговор рыжий разбойник, – где ж тебе, заморышу, Муромцем-то быть? Однако ж палицу уволок… И на што она тебе?..

Битый час уже втолковывал ему Петя, что ошибка вышла, да все никак не доходило это до разбойника.

Он рылся в своей суме, что-то напевая про себя. Петя долго слушал эти диковатые напевы, наблюдая за ним, затем вздохнул. Разговор с рыжим верзилой не складывался. Он был начисто лишен человеческой логики. Он был начисто лишен и слуха музыкального, и вкуса. Чего он не был лишен, так это запаха…

Будто подслушав его мысли, разбойник вновь заговорил.

– А может, и не ты спер… – сказал он невеселым голосом. – Никто ведь не знает столько, сколько не знаю я… А все почему? А долбанулся я головой как-то о дерево, так и дерево пополам, и в голове чегой-то сломалось…

Сначала забываешь имена, – пожаловался он, – потом забываешь лица, затем забываешь застегивать портки…

Он помолчал и вздохнул:

– …Но хужей всего, когда забываешь расстегивать портки…

Затем вдруг встал, потоптался, ухватив палицу, легко сунул ее подмышку. И как-то просительно сказал Пете:

– Ты уж извини, что без скандала ухожу… Но – дела. На Большую дорогу пора, на дежурство заступать. Ты постой пока, приду – разберусь… Если вспомню… – и он в несколько огромных шагов растворился в чащобе леса.

Петя ошалело уставился ему вслед.

– «Если вспомню…» – ничего себе, – пробормотал он вслух, – а если нет?..

Он представил, что будет, если его запамятуют так же, как портки… Унылая картинка получалась.

– Сколько еще не сделано… – сказал Петя. – А сколько еще предстоит тогда не сделать?.. – И он передернул плечами.

Опыт, – успокаивал затем себя, – это то, что позволяет человеку делать новые ошибки в подтверждение старых… У людоеда на крючке висел? Висел… Яблоко волшебное сожрал? Сожрал… Меня дракон чуть не слопал? И это было…

Значит, что-то во мне все еще не ладно… – сделал вывод Петя и вздохнул.

– …Вздох – это упрек настоящему, это страх перед Миром, – будто в ответ раздалось в его голове, и прямо перед ним появилась улыбка Мява. – А ведь ты не более беззащитен перед ним, чем он перед тобой. Ощущать себя беззащитным перед Миром – это то же, что содрогаться при виде себя.

– Ты кстати, Мяв, – обрадовался Петя, – чего-то я в себе никак понять не могу. И ведь чую недоделку внутри, а в чем она – не разберу никак. Видишь вот, вновь в ловушку себя загнал…

– Ты, Петя, – заурчал Мяв, – как всегда непобедим в борьбе с собой. Неприятности, знаешь ли, они ведь приходят и уходят, а их творцы остаются…

– Так и я о том же, – заволновался Петя, – хочу уже полный порядок в себе навести, что погнилее нащупать да наружу выволочь. Надоело мне туда-сюда по сказкам шляться, пора уже и старуху домой возвертать… выскочить бы из себя прежнего, да так, штоб и не возвращаться более…

– Ой, Петя, – хмыкнул Мяв, – неспешно наука в тебя проникает. Смотри, как бы выйдя из себя, да не заблудиться в других. Ведь возвращаться-то все равно придется… Вот и воротишься сам не свой. Наберись терпенья и, если любишь жизнь, меньше насилуй ее своими мыслями да упреками себе. Как правило, лишь к концу пути нашего мы и понимаем смысл самого пути. Да и то не все, а лишь те, кто не остановился, в мыслях запутавшись. Слава хромому, Петя, ведь если мы знаем, что он хромой, значит, он идет…

Петя помолчал, пытаясь переварить услышанное, а затем спросил с ехидцей:

– Слушай, Мяв, а ты в самом деле такой умный? Может, ты просто притворяешься?

Мяв захихикал:

– Не нравится, Петя? Прямых ответов, простых советов желаешь? Хочешь, чтобы я за тебя твой путь прошел? По головке гладил… слезу с тобой пустил? Запомни: если кто-то идет тебе навстречу – значит, вам в разные стороны и не по пути. А само плывет в руки, сам знаешь что. То, что не тонет…

Рыжая улыбка начала бледнеть, исчезая, голос Мява звучал все тише.

– Не жди дня завтрашнего, когда умнее и краше станешь. Угомонись, Петя. Жизнь, она ведь сегодня проходит… Когда ты все же отыщешь счастье свое, то поймешь, что все это время оно было рядом с тобой, как заплата на твоей драной заднице…

После ухода Мява Петя еще долго прислушивался к себе, пытаясь разобраться в ощущениях. Как всегда, не сразу доходило до него сказанное котом, но он уже не раз убеждался в мудрости этой рыжей бестии.

– Хорошо, – наконец сказал он вслух, – вот стою я здесь привязанный… Что это значит? В чем-то я потерпел неудачу… А неудачник – это кто? – это человек, неправильно воспринявший урок, который сам себе и преподал. Так? Так! В чем же этот урок заключался?