Об искусстве. Том 2 (Русское советское искусство) - [132]

Однако у художников замечается тенденция считать свой музей художественной культуры единственным. А. В. Луначарский находит, что против такой тенденции надо протестовать с точки зрения объективности. Нужно помнить, что музей существует не для ученых, не для художников, а прежде всего для народа.

Народный комиссар подвергает некоторой критике декларацию Отдела изобразительных искусств.

Отдел этот, — говорит он, — рассматривает вопрос о создании музея художественной культуры с профессиональной точки зрения. Почему–то упущен элемент идейный, воодушевления, воображения. На первый план при создании музея художественной культуры, по мнению оратора, выдвинут профессиональный технический формализм.

Конечно, — продолжает А. В. Луначарский, — и такой музей нужен для народа. Такой музей покажет эволюцию труда в области художества. Но куда в таком случае мы денем искусство, отражающее в себе человеческую культуру, автобиографию человеческого рода? Такие музеи имеют такое же значение, как музей живописной культуры. При организации музеев нельзя поэтому забывать ни той, ни другой стороны музеев.

Народный комиссар далее оспаривает положение, что только художники понимают художественное прошлое. Художник всегда фанатичен, пристрастен, необъективен. Художник ищет в прошлом только своих предков, но не видит поэтому органического роста.

В музейном же деле нужен широчайший взгляд, тут требуется объективность. Для музеев все человеческие достижения равноценны. Музей должен быть садом, в котором должны расти все цветы.

Если придерживаться исключительно точки зрения живописной культуры, то такие музеи пришлось бы перестраивать каждые пять лет, ибо каждая группа художников смотрит иначе на эту культуру.

Оратор затем вкратце остановился на значении художественно–промышленных музеев. Он согласен с тем, что не может быть «большого» и «маленького» искусства. Музей художественной промышленности должен ставить своей целью приблизить образцы к мастерам.

Вернувшись к вопросу об обилии предметов в музеях, А. В. Луначарский указал, что центральный государственный музей должен быть разделен на две части: на музей–фонд и на музей–выставку. Выставки должны быть постоянные и временные. Небольшие выставки всегда привлекательны. Только таким делением музеев можно достигнуть того, что музеи действительно станут захватывать народ.

Упомянув о значении организации экскурсий по музеям и устройства в них аудиторий для лекций, оратор высказался против синтетического стремления Отдела по делам музеев создать крупный центральный музей. Нужна сеть небольших музеев, для которых центральный музей должен служить фондом.

А. В. Луначарский далее предостерегает против увлечения устройством разного рода новых музеев. По его мнению, не следует разбрасываться. Нужно создавать только такие музеи, для которых имеются в достаточном количестве экспонаты. В настоящее время весьма важно создать сеть просветительных музеев, которые можно пополнить маленькими местными собраниями. Создание таких музеев могло бы пойти снизу, что имеет большое воспитательное значение.

Оратор коснулся еще значения передвижных выставок, роль которых особенно велика в художественно–промышленном деле, ибо тут действительно возможно воспроизведение лучших образцов. Уники можно охранять, но менее цепные вещи нужно давать на руки мастерам.

Закончил свою речь А. В. Луначарский пожеланием, чтобы конференция с успехом разрешила задачи, включенные в ее программу.

Речь народного комиссара по просвещению вызвала долгие аплодисменты.

(«Искусство Коммуны», 1919, Л*е 11)

Приложение 4 (к статье «Советская власть и памятники старины»).

Стенограмма доклада А. В. Луначарского на конференции научных работников и экскурсоводов Государственной Третьяковской галереи (1929 г.).

«Начало, которое должно оздоровить нашу научную работу и, равным образом, работу просветительную, — —это марксистская теория, и начало это должно быть проводимо с достаточной энергией, потому что, вы хорошо понимаете, и научная и просветительная работа в эпоху острой классовой борьбы, в эпоху революции приобретает характер оружия в этой борьбе. Поэтому революционное правительство, Коммунистическая партия и пролетарское общественное мнение добиваются того, чтобы начала нового миросозерцания проникли во всю пашу научную и просветительную работу.

Но в нашей стране очень много элементов непролетарских, которые являются носителями других взглядов, других учений. Как раз в тех кругах, которые обладают большим количеством знаний, в верхушке, в наиболее квалифицированной группе интеллигенции сложились до революции совсем другие воззрения, и те основы, которые принесла с собой революция, кажутся людям этой группы извне навязываемыми. В нашей стране создалось положение, обратное тому, какое существует во всем мире, где миросозерцание пролетарское отбрасывается, иногда прямо преследуется, и наоборот, немарксистские или антимарксистские течения являются привилегированными. То, что у нас марксизм — идеология господствующего класса, не только не создает у всех желания ему подчиниться, но у многих вызывает только еще более оппозиционное настроение. «Мне не доказывают, не ведут со мной научных споров относительно ценности этого миросозерцания, а говорят — это, мол, точка зрения государственная, точка зрения победившего класса, и твоя политическая лояльность, твой гражданский долг должны заключаться в том, чтобы ты принял это убеждение». Действительно, такого рода подход не только не создает в сфере убеждений симпатии к новым воззрениям, а, наоборот, побуждает к известному протесту. Правда, прямого давления в этом отношении государственная власть не производит, и отдельные эксцессы, происходящие по вине того пли иного неумелого и бестактного работника, не могут быть поставлены в пину ни власти, ни, тем менее, марксизму. Но и помимо этого, у людей, о которых идет речь, сложились свои умственные привычки, свой интеллектуальный и эмоциональный характер, и им очень трудно его изменить. И если даже совершенно откинуть действие классового подхода, большой меры политической симпатии к старому порядку, к буржуазии, все же и этим еще не устраняется сознательное или бессознательное противодействие проникновению нашего влияния в сферу научно–исследовательской работы.