Оазис - [91]

Кофе кончился. Тоскливо заглянув в опустевшую кружку, я вздохнула и замерла. Пытаться слезть с колен Ральфа казалось невежливым, сидеть дальше, как ни в чём не бывало, — наглым. Но удачно вышло, что его кофе закончился одновременно с моим, и Доннел, поставив обе наших кружки на столик, осторожно пересадил меня в кресло. Уже стоя, протянул руку, провёл пальцами по моей правой щеке, где под зелёной сосновой лапкой угадывался шрам.

— Расскажешь мне об этом?

Я с готовностью кивнула, но Ральф добавил:

— Не сейчас. Сейчас я пойду пообщаться с людьми и вернусь к обеду. Номер в твоём распоряжении, можешь посмотреть телевизор или взять из холодильника что-нибудь поесть. Но я бы рекомендовал отдых. Ты сейчас немного больна, да и ночь выдалась не из лёгких. Ляг, поспи, а я разбужу тебя, когда вернусь.

Я опять кивнула и молча смотрела, как он берёт с прикроватной тумбочки часы, застёгивает на руке, поправляет перед зеркалом воротник рубашки, рассовывает по карманам мелкие вещицы… И только, когда Доннел направился к двери, вспомнила что-то, как мне тогда показалось, очень важное, и окликнула:

— Сударь!

— Ральф, — он без удивления обернулся, — просто Ральф. Что тебе?

— Вы мне разрешите петь с группой в ресторане? Выступать по вечерам?

— Не вы, а ты. Разрешу. Выступай на здоровье, если тебе нравится, — Доннел опять направился к двери, но я вспомнила ещё кое-что, не дававшее мне покоя с нашей первой встречи.

— Су… Ральф! А можно ещё спросить?

На этот раз он облокотился о косяк, всем своим видом выражая внимание и терпение.

— Спрашивай.

— Вы… ты ведь с Запада, правда?

Он как будто с досадой шевельнул плечами, но ответил дружелюбно:

— Оттуда. Если хочешь спросить про мой великолепный русский, то мои родители — москвичи. Одни из немногих, у кого хватило ума понять, к чему идёт дело, и сбежать за границу, пока не упал железный занавес. Ещё до моего рождения. А теперь ложись спать, успеем ещё наговориться.

Ральф ушёл, а я осталась сидеть в кресле, глядя на закрывшуюся дверь и пробуя на вкус только что прозвучавшие слова:

«хватило ума понять, к чему идёт дело»

«сбежать за границу»

В душе опять защемило. Я бы не смогла объяснить почему, но произнося это, Ральф снова неуловимо напомнил мне Дэна. Напомнил так, будто я заглянула в будущее и увидела своего друга, ставшего взрослым.

С той минуты, когда я свернулась под одеялом и мгновенно уснула в номере улучшенный стандарт самого дорого отеля Оазиса, время снова рвануло вперёд, потекло ровно и почти без происшествий. Отмеряя новый виток моей жизни, в которой теперь был Ральф.

Ральф показывался на острове так же часто, как Яринкин Ян: почти каждую неделю. Все эти дни я проводила с ним, отвлекаясь только на выступления в ресторане. Вместе нам было легко и просто. Может быть, потому, что я исчерпала все запасы своей стыдливости в сумасшедшую ночь и не менее сумасшедшее утро, когда впервые заявилась к нему, умудрившись предстать в самом неприглядном виде. После этого чего-либо стесняться уже не получалось. Даже наша первая близость прошла для меня без особых эмоций. Тем более, что произошло это не сразу.

Мои месячные, нагрянувшие так некстати, продлились четыре дня, и всё это время я чувствовала себя вялой и разбитой. Дни проводила с Ральфом, а на ночь, когда к нему наверняка приходили Галя, Алла или кто-нибудь не менее грудастый, возвращалась в наш домик, к Яринке. Яринка очень помогла мне отнестись легче к моему, как я думала, несмываемому позору. Она так хохотала, слушая про выпитый коньяк, выставленную вон Галю и весьма неординарно разбуженного поутру Ральфа, что я тоже начала улыбаться и, в конце концов, решила, что ничего ужасного не произошло.

Когда мои, как называла их Агафья, критические дни подошли к концу и я почувствовала себя лучше, Ральф узнал об этом первый. Я слишком хорошо помнила слова Яринки о том, что здесь с нами в любой момент может случиться всё что угодно, и сама попросила у него разрешения прийти на ночь. Ральф кивнул и провёл тыльной стороной ладони по моей щеке, по правой щеке с сосновой лапкой, словно попытался разгладить прячущийся под ней шрам. Он нечасто ко мне прикасался. Мог разве что приобнять за плечи, убрать за ухо непослушную прядь волос или легко поцеловать в губы, прощаясь до следующего утра.

Но всё изменилось после того, как я впервые легла с ним в постель, легла не как упившееся до беспамятства тело, но как женщина. Точнее, как та, кому ещё только предстояло стать ею. Яринка и здесь оказалась права: объятия и поцелуи были приятны. Мне понравилось, как руки Ральфа обтекали моё тело, повторяя его изгибы, поглаживая и сдавливая. Понравилось и скольжение горячего языка по коже, неторопливые влажные поцелуи, которыми он покрывал меня с ног до головы, в самых сокровенных местах. Мне не с кем было сравнивать, но, помня рассказы соседок о том, как торопливо и грубо подчас обращаются с ними другие гости, я могла сделать вывод, что мне и здесь повезло.

Больно было, но не очень. Не сравнить с розгами и уж тем более не сравнить с рвущими тело собачьими клыками. Я даже не пикнула, только задержала дыхание. Хуже оказались последующие минуты. Боль ослабла, но не прошла; кроме этого, мне сразу стало тяжело и очень жарко под навалившимся мужским телом, а мышцы бёдер и спины остро заныли от напряжения и непривычной позы.