«О» - значит омут - [34]

— Питер Алварес, ведущий радиопередачи?

— Он самый. Я так понимаю, Майкл упоминал обо мне.

— Кратко. Он сказал, что вы не общаетесь.

— Он говорил, почему?

— Нет, и я не спрашивала.

— Рассказать вам?

— Для чего?

— Я думаю, вы должны знать, с чем имеете дело.

— Спасибо, но нет. Разговор о нем неуместен.

— Выслушайте меня. Пожалуйста.

Я обдумала ситуацию. Технически, я больше на него не работаю, и ничего из того, что она скажет, не повлияет на работу, для которой он меня нанимал. Я не могла представить, к чему она ведет, и должна признаться, что любопытство победило.

— Только коротко, — сказала я, как будто быстрое проветривание грязного белья будет менее предосудительным.

— Мне нужно рассказать предысторию.

— Несомненно.

Рассказывание длинных историй, видимо, является фамильной чертой. Майкл делал то же самое, следя за тем, чтобы факты следовали по порядку. Я видела, как она складывает фразы в голове.

— У Майкла всю жизнь была депрессия. В детстве он всегда был беспокойным, придумывал себе всякие болезни. Он плохо успевал в Климпе и едва закончил школу. Не смог найти работу и, поскольку у него не было заработка, попросил у родителей разрешения продолжать жить в их доме. Они согласились при одном условии: он должен обратиться за помощью.

Если он найдет психотерапевта, они оплатят лечение.

Я начинала терять терпение. Если Майкл Саттон не был серийным убийцей, какое мне дело до его психиатрической истории?

Она заметила мое нетерпение, потому что сказала:

— Потерпите немного.

— Помогло бы, если б вы перешли к делу.

— Вы собираетесь слушать меня, или нет?

Она фиксировала меня каменным взором, и я едва удержалась, чтобы не округлить глаза.

Я сделала жест, чтобы она продолжала, но чувствовала себя как адвокат, сомневающийся в уместности ее показаний.

— Семейный врач направил его к консультанту по брачным и семейным вопросам, психологу по имени Марти Осборн. Слышали о ней?

— Нет.

Я видела, что она растягивает повествование для создания драматического эффекта, и меня это безмерно раздражало.

— Майклу она, вроде бы, понравилась, и мы все вздохнули с облегчением. После того, как он посещал ее два месяца, она предположила, что его депрессия была результатом сексуального насилия в раннем летстве.

— Сексуального насилия?

— Она говорила, что это только предположение, но она чувствует, что они должны исследовать возможность. Он не верил ни слову, но она заверила его, что это естественно, блокировать травму такой тяжести. В то время мы ни о чем не знали. Это пришло позднее.

— Черт.

— Точно. — Диана помотала головой. — Марти продолжала работать с ним и, шаг за шагом, уродливая «правда» вышла наружу. Она пользовалась гипнозом и направляла воображение, чтобы помочь ему восстановить «подавленные» воспоминания, иногда с помощью амитала натрия.

— Сыворотка правды.

— Правильно. Потом мы узнали, что она поставила ему диагноз раздвоение личности. Вышло так, счастливое совпадение, что она руководит группой по поддержке больных с раздвоением личности, к которой присоединился Майкл. Еще больше денег перешло из рук в руки, из его в ее. Тем временем, родители пребывали в блаженном неведении о происходящем. Я и братья тогда уже не жили в доме и встречались с Майклом редко.

Через три месяца он начал посещать Марти два раза в неделю и разговаривать с ней по телефону три или четыре раза в день. Он перестал есть. Он почти не спал. Мы видели это, психологически он разваливался на части, но мы думали, что ухудшение было частью процесса, ведущего к улучшению. Как мало мы знали. Она убедила его, что было бы «целительным», если он противостоит прошлому, что он и сделал, на полную катушку. Он обвинил отца в том, что тот насиловал его с восьмимесячного позраста. У него были неясные воспоминания, которые он считал реальными. Вскоре, его мутное ментальное кино сфокусировалось и он «вспомнил», что мать тоже в этом участвовала. Следующим он добавил в список брата Райана. Мы говорим о грязных вещах — заявления о сатанистских ритуалах, жертвоприношениях животных, о чем угодно.

— Звучит нелепо.

— Конечно. Что хуже всего, родители никак не могли защититьтся. Любая попытка отвергнуть его обвинения еще больше убеждала его в их виновности. Марти говорила ему, что насильники всегда отрицают свою вину. Он ушел из дома и прекратил все контакты, что, вообще-то, было облегчением. Потом она уговорила его сотрудничать в написании книги, и это сорвало крышку.

Когда мать с отцом услышали об этом, они наняли адвоката и подали на Марти в суд за клевету. Ночью, накануне суда, они пришли к соглашению. Не знаю, какие были условия, потому что они подписали соглашение о конфеденциальности. Что бы это ни было, родители не смогли получить ни цента. Марти объявила банкротство, и больше о ней никто не слышал. Все, что нам известно, она до сих пор практикует, только в другом месте.

— Не понимаю. Зачем она это сделала?

— Потому что могла. Она видела это как часть своей работы. В ее глазах, она не сделала ничего плохого. Когда у нее брали показания перед судом, знаете что она сказала? Даже если его история не была правдой, она была рядом со своим пациентом, чтобы обосновывать его чувства. Если он был убежден, что в детстве подвергался насилию, она поддерживала его.