О женщинах и соли - [33]

— Ох, — раздраженно протянула Кармен. Она ни с кем не хотела разговаривать. — Это очень мило с твоей стороны, Ана.

— Меня зовут не Ана, — сказала девочка, которую звали не Ана.

Кармен с хлопком сняла резиновые перчатки. Она прислонилась к кухонной стойке и посмотрела на девочку.

— Меня зовут Лила, — сказала Лила.

Ана, Ана. Она вспомнила, почему назвала ее так.

Лила, щурясь, смотрела на нее.

Сейчас этим пестрили все выпуски испаноязычных новостей: рейды иммиграционных служб, юноши и девушки в шапках выпускников, пристегнутые наручниками к столам конгресса, заявляют: это мой дом, дайте мне остаться. Мужчины с багровыми лицами брызжут слюной в телепередачах: «приезжие», «рабочие места», «пора вернуть нашу страну себе». Нашу страну. Вернуть себе. Она не разделяла мнения некоторых других кубинцев ее возраста, которые бросались такими словами, как «мы не такие, как они», «мы заслужили право здесь находиться», «мы политические беженцы». Кармен потеряла родителя, своего отца. Ей был знаком этот надрыв, эта дыра, это ощущение пустоты, как лунка от вырванного зуба, как всегда чего-то не хватает, всегда остается пустое место. Джанетт считала ее такой отсталой, такой консервативной во взглядах. Но нет, она была справедлива. Она хотела, чтобы семьи оставались вместе. Разве это теперь ничего не значит?

— Через три недели я поеду на Кубу, — сказала Лила, не Ана.

— Замечательно, — ответила Кармен.

Если бы она могла вернуться в прошлое, возможно, она помогла бы той девочке, Ане, хотя и понятия не имела, как. Но полиция. Она думала про полицию. Кармен гадала, где могла быть сейчас эта девочка. Хорошо бы здесь. Хорошо бы дома. Некоторые из тех же кубинцев говорили, что эти новые кубинцы, которые попадают в страну сейчас, они приезжают и сразу возвращаются обратно, на Кубу, они хотят, чтобы правительство всем их обеспечило, они не такие, как мы. Они говорили, что и иммигранты из других стран не такие, как они. Как мы. Как будто хоть кто-то мог оказаться таким, как она. Она думала, что была справедливее них, она даже не возражала против новых кубинцев, а Джанетт просто не знала, о чем говорит.

— Мама говорит, что вы не хотите ехать на Кубу. И что вы даже не разговариваете со своей мамой из-за политики, — сказала Не-Ана. — Она считает, что так нельзя, и еще она говорит, что семья — это самое главное, и слава богу, мы знаем, что семья — это самое главное и что нам всем нужно держаться вместе, и еще…

Кармен уставилась на нее, потрясенная до глубины души. Неужели Джанетт точно так же выбалтывала все ее секреты, когда была маленькой? Кармен не могла себе такого представить. А если она делала это сейчас?

— Скажи своей маме…

— Лила! — Джанетт внесла на кухню стопку тарелок, держа их на предплечье одной руки, как заправская официантка. — Какая же ты стала большая!

— А ты нет, — пожала плечами Лила. Она присела в подобии реверанса и убежала с кухни, а огромный бант на ее красном бархатном платье подпрыгивал вверх и вниз.

— Она мне не нравится, — сказала Кармен, забирая тарелки у Джанетт.

— Мама, она еще ребенок.

— Некоторые дети слишком много болтают. Ты никогда так много не болтала.

— Как скажешь, мам, — ответила ей Джанетт. — Короче, я хотела сказать, что нам с Марио пора уходить. — Она открыла дверцу посудомоечной машины.

— Как? Мы еще даже не дошли до десерта. Вивиан испекла тыквенный пирог, Мерседес принесла флан.

— У меня такое чувство, что все меня осуждают, и ты в первую очередь.

Джанетт провела рукой по мраморной столешнице. Кармен пыталась разгадать шифр в ее глазах. Они красные? Она просто устала? Разве не у всех глаза могут быть немного красными? Она думала, была ли ее дочь такой женщиной, которая может оставить за собой кровавую дорожку и даже не заметить.

— Милая, никто даже не знает о твоей… проблеме.

Джанетт откинулась назад. Дверца посудомоечной машины осталась болтаться распахнутой.

— В том-то и дело, — сказала она. — Такое чувство, что тебя волнует только то, как тебя видят люди. Как они видят меня. Такое чувство, что я постоянно что-то из себя изображаю, постоянно боюсь сказать что-то не то.

Кармен подумала, странно ли для Марио находиться за обеденным столом без Джанетт, разговаривает ли он с другими гостями или считает секунды до ее возвращения, как считала бы Кармен на его месте. Кармен подумала, расскажет ли Марио Джанетт об их встрече.

— Ты до сих пор никому не рассказываешь правды о папе, — сказала Джанетт. — Все терапевты, с которыми я общалась, говорят, что это нездорово.

Дрожащими руками Кармен поочередно споласкивала тарелки и помещала их в прорези посудомоечной машины. Снова и снова они возвращались к этой теме, и каждый раз это звучало как упрек, как будто Джанетт винила ее в том, что произошло, хотя она никогда не говорила этого вслух. Кармен положила промытую ложку в приемник и почувствовала, как к горлу поднялась волна желчи. Находиться рядом с Джанетт было слишком болезненно. Не по этой ли причине она на самом деле оборвала с ней контакт? Может, она просто забыла?

Разумеется, Кармен не знала о домогательствах. Боже, да она не разводилась с Хулио только из страха, что его любви и привязанности к Джанетт не хватит, чтобы выдержать тяжесть раздельного проживания. Потому что она, Кармен, лучше других знала, что такое потерять отца. И она никогда не поймет, почему Джанетт дождалась