О вреде философии - [22]

- Например: есть тут студент первого курса Плетнев.

Супруга его, вздохнув, вставила:

- Не красивый, а - хорош.

- Кто?

- Господин Плетнев.

- Во-первых, - не господин, господином он будет, когда выучится а, покамест, просто студент, каких у нас тысячи. Во-вторых - что значит - хорош?

- Веселый. Молодой.

- Во-первых, - паяц в балагане тоже веселый...

- Паяц - за деньги веселится.

- Цыц! Во-вторых, и кобель кутенком бывает...

- Паяц - вроде обезьяны...

- Цыц, сказал я, между прочим! Слышала?

- Ну, слышала.

- То-то...

И Никифорыч, укротив жену, советует мне:

- Вот - познакомься-ко с Плетневым, - очень интересный.

Так как он видел меня с Плетневым на улице, вероятно, не один раз, я говорю:

- Мы знакомы.

- Да? Вот как...

В его словах звучит досада, он порывисто двигается, брякают медали. А я насторожился: мне было известно, что Плетнев печатает на гектографе некие листочки.

Женщина, толкая меня ногою, лукаво подзадоривает старика, а он, надуваясь павлином, распускает пышный хвост своей речи. Шалости супруги его мешают мне слушать, и я снова не замечаю, когда изменился его голос, стал тише, внушительнее.

- Незримая нить - понимаешь? - спрашивает он меня и смотрит в лицо мое округленными глазами, точно испугавшись чего-то.

- Прими Государь-Императора за паука...

- Ой, что ты! - воскликнула женщина.

- Тебе - молчать. Дура, - это говорится для ясности, а не в поношение, кобыла. Убирай самовар...

Сдвинув брови, прищурив глаза, он продолжал внушительно:

- Незримая нить, как бы паутинка, исходит из сердца Его Императорского Величества Государь Императора Александра Третьего и прочая, - проходит она сквозь господ министров, сквозь Его Высокопревосходительство Губернатора и все чины вплоть до меня и даже до последнего солдата. Этой нитью все связано, все оплетено незримой крепостью ее и держится на веки вечные Государево Царство. А - полячишки, жиды и русские, подкупленные хитрой Английской Королевой, стараются эту нить порвать где можно, будто бы они - за народ!

Грозным шопотом он спрашивает, наклоняясь ко мне через стол:

- Понял? То-то. Я тебе почему говорю? Пекарь твой хвалит тебя, ты, дескать, парень умный, честный и живешь - один. А к вам, в булочную, студенты шляются, сидят у Деренковой по ночам. Ежели - один, понятно. Но - когда много? А? Я против студентов не говорю - сегодня он студент, а завтра - товарищ прокурора. Студенты - хороший народ, только они торопятся роли играть и враги Царя - подзуживают их. Понимаешь? И еще скажу...

Но он не успел сказать - дверь широко распахнулась, вошел красноносый, маленький старичок с ремешком на кудрявой голове, с бутылкой водки в руке и уже выпивший.

- Шашки двигать будем? - весело спросил он и тотчас весь заблестел огоньками прибауток.

- Тесть мой, жене отец, - с досадой, угрюмо сказал Никифорыч.

Через несколько минут я простился и ушел, лукавая баба, притворяя за мною дверь будки, ущипнула меня, говоря:

- Облака-то какие красные - огонь!

В небе таяло одно маленькое, золотистое облако.

Не желая обижать учителей моих, я скажу, все-таки, что будочник решительнее и нагляднее, чем они, объяснил мне устройство государственного механизма. Где-то сидит паук, и от него исходит, скрепляя, опутывая всю жизнь, "незримая нить". Я скоро научился всюду ощущать крепкие петельки этой нити.

Поздно вечером, заперев магазин, хозяйка позвала меня к себе и деловито сообщила, что ей поручено узнать - о чем говорил со мною булочник?

- Ах! Боже мой? - тревожно воскликнула она, выслушав подробный доклад, и забегала, как мышь, из угла в угол комнаты, встряхивая головою. - Что, - пекарь не выспрашивает вас ни о чем? Ведь его любовница - родня Никифорыча, да? Его надо прогнать.

Я стоял прислонясь у косяка двери, глядя на нее исподлобья. Она как-то слишком просто произнесла слово - "любовница", это не понравилось мне. И не понравилось ее решение прогнать пекаря.

- Будьте очень осторожны, - говорила она, и, как всегда, меня смущал цепкий взгляд ее глаз, казалось - он спрашивает меня о чем-то, чего я не могу понять. Вот она остановилась предо мною, спрятав руки за спину.

- Почему вы всегда такой угрюмый?

- У меня недавно бабушка умерла.

Это показалось ей забавным, - улыбаясь, она спросила:

- Вы очень любили ее?

- Да. Больше вам ничего не нужно?

- Нет.

Я ушел и ночью написал стихи, в которых, помню, была упрямая строка.

- "Вы - не то, чем хотите казаться".

Было решено, чтоб студенты посещали булочную возможно реже. Не видя их, я почти потерял возможность спрашивать о непонятном мне в прочитанных книгах и стал записывать вопросы, интересовавшие меня, в тетрадь. Но однажды, усталый, заснул над нею, а пекарь прочитал мои записки. Разбудив меня он спросил:

- Что это ты пишешь? "Почему Гарибальди не прогнал короля?" Что такое Гарибальди? И - разве можно гонять королей.

Сердито бросил тетрадь на ларь, залез в приямок и ворчал там:

- Скажи, пожалуйста - королей гонять надобно ему. Смешно. Ты эти затеи - брось. Читатель. Лет пять тому назад в Саратове таких читателей жандармы ловили, как мышей, да. Тобой и без этого Никифорыч интересуется. Ты - оставь королей гонять.