О возвышенном - [31]

Отношение к трактату изменилось во второй половине XVIII в. под влиянием идей английского писателя Э. Бёрка, выраженных в его работе «Философское исследование происхождения наших представлений о возвышенном и прекрасном» (1756). Не вопросы литературной критики и задачи литературы и искусства интересовали Бёрка в трактате Псевдо-Лонгина, а понятие возвышенного (йфо£, Sublime, Erhaben), истолкованное в превратном смысле и с противоположных Псевдо-Лонгину позиций. Вместо того чтобы вызывать восторг и удивление, возвышенное должно было, по мнению Бёрка, приводить человека в трепет и заставлять содрогаться перед собственным бессилием. С этих же позиций определял возвышенное Кант, подчеркивая в отличие от Псевдо-Лонгина субъективную природу возвышенного: «Высокое заключается не в какой-либо вещи в природе, а только в нашей душе…» (И. Кант. Критика способности суждения. СПб., 1898. Стр. 122). Так же относился к Псевдо-Лонгину и к вопросам о возвышенном Ф. Шиллер. Трактат «О возвышенном» высоко ценили и неоднократно обращались к нему многие немецкие теоретики искусства (Лессинг, Ф. Шлегель, Гегель), но они были очень далеки от Псевдо-Лонгина как в его толковании возвышенного, имеющего объективную и реальную основу, так и в его понимании природы, способной удивлять человека и воодушевлять на великие дела.

В России трактат «О возвышенном» стал известен в XVIII в. благодаря переводу Буало и сразу же нашел свое место в формировании новой художественной идеологии. Мимо него не прошел М.В. Ломоносов, для которого вопросы традиции и новаторства были неотделимы от всей его творческой деятельности. Еще в молодости Ломоносов читал и конспектировал перевод Буало. Влияние трактата «О возвышенном» ощутимо в первом русском печатном руководстве Ломоносова по теории литературы и ораторскому искусству («Краткое руководство к риторике…», 1748) и на знаменитом его учении «о трех штилях» русского литературного языка («О пользе книг церковных в Российском языке», 1757). А.П. Сумароков вскоре напечатал переведенный им на русский язык отрывок из Буало («Из трактата Лонгинова о важности слова». Трудолюбивая пчела. Апрель 1759. Стр. 219–224). В начале XIX в. появилось несколько русских переводов отрывков из Буало и Лагарпа, посвященных пересказу и разбору отдельных положений трактата «О возвышенном». В 1803 г. русский читатель смог ознакомиться с полным переводом трактата, выполненным уже не с французских образцов, а непосредственно с греческого оригинала И.И. Мартыновым. В распоряжении Мартынова было только старое, малоудовлетворительное издание (Толли – 1694 г.); поэтому, получив новое оксфордское издание Вейске, переводчик поспешил в 1826 г. опубликовать второе издание, исправленное и более точное. Мартынов снабдил перевод трактата, озаглавленный им «О высоком», обстоятельным подстрочным комментарием, в котором иллюстрировал критические экскурсы Лонгина примерами из русской литературы. Работа над переводом и его объяснением была положена Мартыновым в основу курса эстетики, который он читал несколько лет в только что открытом Петербургском университете. Перевод Мартынова много десятилетий был настольной книгой для всех тех, кто интересовался вопросами словесности. К нему обращался в своих работах по эстетике Н.Г. Чернышевский: идеи Псевдо-Лонгина нашли свое отражение в его знаменитой диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», а особенно в статье «Возвышенное и комическое».

Перевод Мартынова, когда-то с восхищением встреченный современниками, давно сделался библиографической редкостью. Не всегда точный, во многом устаревший, он почти недоступен современному читателю.

Но сочинение «О возвышенном» выдержало испытание временем, несмотря на то что уже около двадцати столетий отделяет его от нас; эта поистине золотая книга, как называл ее один из первых почитателей, даже сегодня поражает глубиной заложенных в ней мыслей, тонкостью эстетической интуиции автора, убежденно верящего в правоту своих мыслей и в неизменное могущество человеческого разума. Знакомясь с ней, невозможно остаться безучастным к тому, что, по словам автора, «создано от сердца» и выношено «плодом длительного и глубокого изучения».

От переводчика

Произведение, предлагаемое вниманию читателя, имеет ряд особенностей, которые чрезвычайно затрудняли перевод его на русский язык и даже длительное время препятствовали этому. Составленное в привычной для Античности форме послания к частному лицу, оно характеризуется крайне пестрым и разнообразным стилем изложения, заставившим некоторых говорить об его «гениальной бесстильности». Длинные периоды, зачастую ритмически связанные между собой, сменяются в оригинале краткими отрывочными фразами; изящные и редкие лексические обороты перемежаются банальными; все проникнуто острой полемической направленностью и стремлением неизвестного нам автора продемонстрировать свое свободное владение любым литературным стилем в зависимости от разбираемого им писателя. Всякие попытки полностью передать это в русском переводе оказались безуспешными, и от них пришлось отказаться.