— Ну, показывайте!
Снова они разложили на полу рисунки и наклонились над ними. Лийгер говорила Майе о чем-то очень профессиональном. Аарне заглянул через плечо девушки и почувствовал острое разочарование. Нет, нет, все было в порядке, нельзя было сказать ничего плохого, и это было страшнее всего… Аккуратно, старательно, корректно… Аарне на мгновение закрыл глаза и отошел в сторону. Он очень ждал этого момента. И что же? Еще в прошлый раз мелькнула эта мысль, а теперь она нахлынула, как тяжелая волна. Майя, кивая, слушала Лийгер. Внезапно Аарне все стало неприятно: эта комната, мазня на полу, Майя. Это чувство было таким ясным и неожиданным, что он даже испугался. Когда Лийгер спросила у Майи, пойдет ли она в художественное училище, девушка ответила: «Да»… На второй вопрос — для чего — Майя ничего не сумела ответить. «Она пойдет, пойдет для того, чтобы не потерять меня», — думал Аарне. «Перестань, ты сам все время хотел этого», — ответила совесть. «Как ты можешь так резко менять свои чувства?» — «Перестань, еще ничего не изменилось… Я совсем не этого хотел! Откуда я знал, что так получится?» — «Ты только сейчас это понял? — спросила совесть. — Теперь поздно» — «Замолчи», — прошептал Аарне совести. И громко попросил:
— Пожалуйста, покажите что-нибудь.
— Что?
— Просто покажите свои работы.
Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всего искусства? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает нектар? А беда Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, честная, грустная одинокая женщина…
Она нерешительно ответила:
— Хорошо, я покажу…
Аарне очень хотелось, чтобы Майя вела себя тактично. Он хорошо знал Лийгер и ее излишнюю чувствительность.
— Я назвала это — «Музыка Баха», — сказала Лийгер об одной из картин.
Фигуры стремились вверх, дрожали, сверкали тонкими черными линиями. Бах. Культ, трепет, стремление. Взлет, громы в облаках.
— Я люблю Баха, — сказала Эста Лийгер. — Вы меня понимаете?
— Да, понимаю, — медленно проговорил Аарне. — Пожалуйста, верьте мне, хорошо?
Взглянув на Майю, он заметил, что девушка равнодушно листает какой-то журнал. «Конечно, о чем может сказать эта картина человеку, не любящему музыку?» — подумал он. Когда-то Майя равнодушно пожимала плечами и у картин Чюрлениса. «А если я мелочен?» Он улыбнулся.
В соседней квартире гремел джаз. А в темной комнате сидели трое и разговаривали почти шепотом. Певица пела:
«Ein schiif wird kommen,
meinen Traum erfullen…»
— Да, — вздохнул Аарне. — Вы верите в нас?
— Да, пожалуй, но… Боже мой, ведь дети всегда были. Почему же теперь дети стремятся стать общественной силой?
— Да, это так! — Аарне ударил рукой по столу. — Мне нравится Осборн, да, нравится! Я хотел бы протестовать так же, как он!
— И я бы протестовала, — улыбнулась Лийгер. — Но против чего? Протест проходит вместе с молодостью…
Аарне разгорячился.
— Вы спрашиваете, против чего! Вы думаете, что против жизни или государственного строя? Ерунда! Нет! Я протестовал бы против сонливости. Я стучал и кричал бы, как Джимми Портер: «Эй! Давайте представим на мгновенье, что мы люди!» Я сказал бы: «Давайте бороться с кретинами!» Но… я заметил, что с тех пор, как это слово вошло в моду, больше всего его употребляют сами кретины! Да! Быть человеком!.. Разве художник не обязан показывать людям их жизнь?
— Может быть… — задумчиво произнесла Эста Лийгер. — О чем вы только не думаете… Мы были гораздо старше, и то не ломали голову над такими проблемами.
— Нам слишком легко все достается, — ответил Аарне.
Лийгер встала и зажгла свет.
— Ой, Майечка, вам, конечно, скучно… Мы болтали глупости и, кажется, увлеклись…
— Мне не было скучно…
— Который час? — спросил Аарне.
— Посидите еще. Только половина десятого.
— Нет, мы должны идти.
Остановившись у дверей, Аарне сказал:
— Мне нравится спорить с вами.
— Мне тоже, — ответила Эста Лийгер. — Заходите же ко мне, а то вдруг я состарюсь.
— ТЫ СКУЧАЛА?
— Нет, правда, нет. Только…
— Что — «только»?
Аарне взял Майю под руку.
— Аарне, я не подхожу… я… ты понимаешь?
— Нет.
Аарне остановился. Остановилась и Майя, внимательно глядя на него.
— Да, мы слишком разные…
Девушка опустила голову к Аарне на плечо. Он почувствовал на щеке ее волосы и услышал, как Майя повторила:
— Мы слишком разные, Аарне…
«Странно, как это верно», — подумал он, но заставил себя сказать:
— Перестань! С чего это ты взяла?
— Знаешь, я слушала вас и завидовала. У вас есть мысли…
— А у тебя что, нет?
Майя ничего не ответила. Аарне чуть было не сказал что-то обидное… Но Майя не смеет завидовать… Нет, не смеет!
Он говорил ей об этом долго. Девушка слушала и, казалось, была во всем согласна. Но тут же она сказала:
— Поверь, Эда гораздо лучше меня…
Аарне вздрогнул. Лишь через минуту он прошептал: