О войне. Части 5-6 - [108]

Дело в том, что под Бородином силы французов приблизительно достигали 130000 человек; нет никаких оснований предполагать, что французы были бы сильнее, если бы русские приняли сражение на полпути к Калуге; сколько же из этих сил французы могли выделить и направить к Москве? Очевидно, весьма немного: но на расстояние 50 миль (удаление Смоленска от Москвы) нельзя отрядить слабые силы против такого города, как Москва.

Положим, что Бонапарт счел бы возможным рискнуть выделить для этой цели силы раньше, чем имело место решительное сражение, – например, из Смоленска, после боя под которым у него еще оставалось 160000 человек. Допустим, что для этого он отрядил бы 40000 человек, а против главных русских сил у него осталось бы 120000 человек. В таком случае к моменту сражения эти силы сократились бы до 90000 человек, т. е. оказались бы на 40000 меньше, чем имевшиеся налицо под Бородином. Таким образом, у русских получился бы перевес в 30000 человек. Если принять ход Бородинского сражения за мерило, то можно предполагать, что в этих условиях русские оказались бы победителями. Во всяком случае, соотношение сил было бы более для них благоприятным, чем под Бородином. Но отход русских не являлся осуществлением заранее обдуманного плана; отступление зашло так далеко потому, что всякий раз, как задумывали принять бой, находили себя недостаточно сильными для генерального сражения. Все средства продовольствия и пополнения были направлены на дорогу, ведущую от Москвы к Смоленску, и в Смоленске никому не могло прийти в голову ее оставить. Кроме того, победа между Смоленском и Калугой никогда не загладила бы в глазах русских греха оставления Москвы беззащитной в жертву возможному захвату ее неприятелем.

Еще вернее Бонапарт мог в 1813 г. прикрыть Париж, заняв позицию значительно в стороне, – скажем, за Бургундским каналом, – и оставив в Париже лишь несколько тысяч человек и многочисленную национальную гвардию. Никогда у союзников не хватило бы духу отправить против Парижа корпус в 50000-60000 человек, зная, что под Оксерам находится Бонапарт со 100000 человек. С другой стороны, никто не посоветовал бы союзным армиям, если бы последние находились в положении Бонапарта, покинуть дорогу, ведущую в столицу, если бы их противником был Бонапарт. При имевшемся перевесе сил он ни минуты не задумался бы над тем, чтобы пойти прямо на столицу. Столь различен конечный вывод даже при тождественных обстоятельствах, но при ином соотношении моральных сил.

К этому мы лишь добавим, что при таком боковом направлении столица или то место, которое желают этим путем вывести из игры, должны обладать во всяком случае известной способностью к сопротивлению, дабы любой летучий отряд не мог занять и наложить на них контрибуцию. А теперь мы пока оставим эту тему, так как в дальнейшем, при рассмотрении вопроса о плане войны, мы еще к ней вернемся.

Но мы должны остановиться еще на одной особенности в вопросе о направлении линий отступления, а именно – на внезапном повороте в сторону. После того, как русские все время, вплоть до Москвы, держались одного и того же направления, которое привело бы их к Владимиру, они затем покинули его, перейдя сначала на рязанское направление, а затем и на калужское. Если бы они оказались вынужденными продолжать свое отступление, то последнее могло бы легко продолжаться в этом направлении и привело бы их к Киеву, т. е. значительно приблизило бы их к неприятельской границе. Что французы, – даже если бы они в то время еще и сохраняли заметное превосходство над русскими, – не могли бы при этом удержать своей коммуникационной линии через Москву, ясно само собою; они должны были бы оставить не только Москву, но, по всей вероятности, и Смоленск, т. е. покинуть с таким трудом доставшееся им завоевание и удовольствоваться театром войны по западную сторону Березины.

Правда, при этом русская армия попала бы в то же самое невыгодное положение, в каком она могла очутиться, если бы сразу, с самого начала, взяла направление отступления на Киев, а именно – она оказалась бы отрезанной от главного ядра своего государства, но этот ущерб оказался бы уже теперь почти лишь воображаемым, ибо состояние, в котором пришла бы неприятельская армия к Киеву, если бы она не проделала перед тем кружного пути через Москву, было бы, конечно, совершенно иным.

Ясно, что такой поворот в сторону пути отступления, легко выполнимый при больших пространствах, доставляет значительные выгоды:

1) он лишает противника (наступающего) возможности сохранять прежние коммуникационные линии, устройство же новых представляет всегда значительные трудности; к этому присоединяется еще и то обстоятельство, что он будет изменять свое направление лишь постепенно, а следовательно, ему придется не один раз искать новых коммуникационных линий;

2) если благодаря этому обе стороны снова приближаются к границе, наступающий уже не прикрывает группировкой своих сил сделанные им завоевания и будет вынужден, по всей вероятности, от них отказаться.

Россия со своими огромными пространствами представляет такое государство, где две армии положительно могут играть друг с другом в кошки и мышки. Но и в странах с меньшей площадью такого рода повороты в сторону пути отступления возможны, если прочие обстоятельства тому благоприятствуют, о чем можно заключить лишь из рассмотрения всех условий данного конкретного случая.