О воскресении плоти - [26]

55.

Хотя мы, отстаивая воскресение плоти, доказываем тем самым, что воскреснет та же самая плоть, о которой идет речь, однако некоторые вопросы и поводы к ним еще требуют особого разъяснения, несмотря на то, что отчасти они уже были разъяснены в других местах. Поэюму мы более подробно разберем значение и смысл изменения, ибо они часто дают повод к предположению, что воскресает другая плоть, как будто изменяться значит полностью погибать и лишаться прежнего достояния. Однако изменение нужно отличать от всего, что связано с гибелью. Изменение- это одно, а гибель-другое. Далее, если плоть так изменится, что совершенно погибнет, она уже не будет другой; изменившись, она погибнет, если сама не сохранится в изменении и не будет явлена при воскресении. И подобно тому, как она погибает, если не воскресает, точно так же она погибает, уничтожившись в изменении, если даже и воскресает. Точно так же ее не будет, если она не воскреснет. И сколь же нелепо ей воскресать для того, чтобы не существовать (ибо она могла просто не воскресать, чтобы не существовать), потому что небытие для нее уже началось. Не нужно смешивать совершенно различные вещи — различные в том числе и по своему действию — изменение и гибель. Одно изменяет, другое губит. И, стало быть, как погибшее не изменилось, так изменившееся не погибло. Ведь погибнуть — значит полностью перестать быть тем, чем было, а измениться-значит существовать иначе. Далее, если нечто существует иначе, оно еще может оставаться тем же самым. Значит, то, что не погибло, еще обладает бытием, ибо претерпело не гибель, а изменение.

Таким образом, всякая вещь может изменяться и тем не менее оставаться собою. Например, человек в веке сем существует целиком как одна субстанция, которая, однако, многообразно меняется: обликом, дородностью, здоровьем, положением, достоинством и возрастом, сообразно стремлениям, занятиям, умениям, способностям, местопребыванию, законам и обычаям. При этом человек не теряет ничего человеческого и не становится другим настолько, чтобы перестать быть тем же самым. Да он даже и другим не становится, просто с ним происходит другое. Об этом виде изменения свидетельствуют и божественные Писания (divina documenta). У Моисея изменяется рука, она становится бескровной, как мертвая, белой и холодной, но после возвращения теплоты и цвета вновь становится той же плотью и кровью. Затем изменяется и лицо его из-за невыносимого сияния49. Но тот, кого не было видно, все же оставался Моисеем. Так и Стефан достиг уже высоты ангельской, но не чужие колени преклонил он под градом камней50. Господь в уединении на горе даже одежды Свои изменил светом, но сохранил черты лица, которые узнал Петр51. Кроме того, Моисей и Илия, один в образе еще не полученной плоти, другой — в настоящей плоти, еще не умершей, показали, что тот же самый телесный облик сохраняется даже в славе. Наставленный этим примером, Павел тоже говорил: Он преобразит тело нашего уничижения сообразно телу Святой славы (Филипп. 3,21). Если ты утверждаешь, что преобразование и изменение означают уничтожение всякой субстанции, то, значит, и Саул, превратившись в другого человека (1 Цар. 10, 6), потерял свое тело? И сам сатана, когда преобразуется в ангела света (2 Кор. 11, 14), утрачивает свою природу? Не думаю. Значит, и с наступлением воскресения можно будет изменяться, превращаться, преображаться, сохраняя субстанцию.

56.

И действительно, сколь нелепо и поистине несправедливо (а как все это недостойно Бога!), чтобы одна субстанция действовала, а другая получала награду, и одна плоть, например, терзалась муками, а другая увенчивалась венцом, или, наоборот, одна валялась в грязи, а другая осуждалась за это. Не лучше ли раз навсегда лишить веру надежды на воскресение, чем издеваться над величием и справедливостью Бога? Не лучше ли Маркиону воскреснуть вместо Валентина? Ибо невероятно, чтобы ум, память и совесть нынешнего человека были упразднены этим новым одеянием бессмертия и нетленности. В таком случае для обеих субстанций будут тщетны польза и плоды воскресения и Божественного Суда. Если я не буду помнить, что награда принадлежит именно мне, то как я стану славить Бога? Как воспою Ему новую песнь (ср. Пс. 65, 2; 70,8), не ведая, что именно я обязан Ему благодарностью? Почему всегда смотрят на изменение тела, а не души, которая во всем первенствует над телом? Каково будет, если та душа, которая прошла в этой плоти весь круг жизни, в этой же плоти познала Бога, облеклась во Христа и посеяла надежду на спасение, пожнет плод его в какой-то другой плоти? И хороша же будет «награда» для той плоти, жизнь которой пройдет даром! А если и душа не изменится, то уж нет воскресения души. Ибо не верилось бы, чтобы она вообще воскресла, если бы не воскресла другою.

57.

И вот отсюда-то появляется обычная хитрая уловка: если, говорят, возрождается та же самая субстанция со своим обликом, чертами и свойствами, тогда это касается и прочих примет. Значит, восстанут слепыми, хромыми, расслабленными, то есть в том виде, в каком умерли. — Что же теперь поделать, если даже ты и не захочешь принять величайшую милость от Бога в подобном состоянии? Впрочем, разве и теперь, признавая спасение одной только души, ты не ограничиваешь спасение половиной человека? Что толку верить в воскресение, если оно не полное? А если плоть будет восстановлена из разложения, то тем более избавится и от увечья. Меньшее подразумевается большим. Разве увечье или нечувствительность какой-нибудь части тела не означает ее смерти? Если воскресением упраздняется смерть целого, что говорить о частях? Если мы изменяемся во славу, разве тем более не станем невредимыми? Телесные повреждения суть нечто привходящее (accidens), а здоровье — природное свойство: с ним мы рождаемся. Даже если повреждение происходит в материнской утробе-уже и тогда страдает человек. Природное состояние (genus) предшествует всякому повреждению. Как Бог дает жизнь, так и возвращает ее. Какими мы получаем жизнь, такими же принимаем ее вновь. Мы платим долг природе, а не насилию, возрождаясь в том виде, как появляемся на свет, а не в том, как страдаем. Если Бог не воскрешает людей невредимыми, значит, Он не воскрешает мертвых. Ибо какой мертвец цел, даже если он умер невредимым? Какой бездыханный невредим? Какое тело нетронуто, если оно погибло, окоченело, побледнело, окостенело и стало трупом? Кто слабее всех, как не совершенно бессильный? Кто более всего расслаблен, как не совершенно неподвижный? Поэтому воскресить мертвого есть не что иное, как сделать его полностью невредимым, дабы он не был мертв той частью тела, которая в нем не воскресла.