О влиянии идей и образов Милорада Павича на творчество Уильяма Шекспира - [6]
Точно так же одинок и подчинен своему отцу Лаэрт. Например, наставляя сестру, как ей вести себя с Гамлетом, он поет с отцовского голоса:
Он слово в слово повторяет речи Полония, который чутко следит за развитием странного романа своей дочери и принца:
Позднее Лаэрт так же доверчиво слушает Клавдия, который доходчиво и ясно объясняет брату Офелии, кто его враг и как этого врага одолеть.
«Дай мне вести тебя», — говорит король. А Лаэрт отвечает:
Лишь перед смертью Лаэрт — безвольный одиночка, не искавший друзей — протягивает руку другому такому же одиночке:
Союз, немыслимый при их жизни, краткий, как миг перехода в инобытие.
Страшно одинок окруженный — казалось бы друзьями — Ромео. Все эти милые легкомысленные бездельники, готовые на любую совместную вылазку — на бал или на поединок — не являются ни единомышленниками, ни духовно близкими людьми. Чувствуя это, Ромео не подпускает к себе никого, проживая все свои терзания одиноко:
Едины в своем братстве старшие Монтекки и старшие Капулетти. А младшие — обречены. Бунтуют ли слабые, разобщенные сыновья — как Ромео, или слушаются отцов, следуя установленному порядку и враждуя «как положено» — подобно Меркуцио — они гибнут. Примечательно, что в этом поколении одиночек не находится достаточно сильных сыновей, чтобы бросить вызов отцам — настолько сплоченным монолитом те предстают. На протест оказались способны мужчина и женщина — но, как уже говорилось выше, женщина вообще выламывается из схемы смены поколений. Ее роль — в иной плоскости; а бунт дочери против отца во многих случаях — следствие верности женскому предназначению девушки (бунт Корделии, бунт Дездемоны или Джессики).
Финальное примирение старших Монтекки и Капулетти над гробом их детей навевает настоящую жуть: теперь их и без того крепкое братство будет неодолимым. У Шекспира не всегда можно определить, сколько лет тому или иному персонажу, и следовательно, не всегда очевидна принадлежность его к тому или иному поколению. В «Макбете» можно с достаточной долей определенности отнести к одному поколению короля Дункана, самого Макбета, Макдуфа, Банко, Сиварда; к другому — их детей: Малькольма, Дональбайна, молодого Сиварда.
Убийство Дункана — это не только преступление против короля и родича; это преступление внутри братства. Узнав о злодеянии Макбета, остальные таны немедленно объединяются.
Прямо противоположным образом мыслят представители поколения сыновей. Едва лишь получив весть об убийстве отца, старший сын Дункана говорит брату: «Я в Англию уеду». Брат понимает его с полуслова:
Эта недоверчивость не оставляет их и потом. Прежде чем довериться Макдуфу, Малькольм испытывает его — и сам, ничуть не смущаясь, признается:
На самом деле Малькольм не верит ничему (и никому) без всякого Макбета — он таков изначально. Для сплоченных танов старшего поколения проблемы «доверять — не доверять» не существует: сильные «отцы», взяв с собой, как знамя, слабого «сына», возводят на трон старшего из детей Дункана. Нетрудно догадаться, каким будет правление Малькольма; вероятно, он никогда не выйдет из-под опеки стариков и до конца жизни все свои указы будет предварять торжественным зачином: «Памятуя обычай нашего отца Дункана…»
Можно рассмотреть с этой точки зрения и другие произведения Уильяма Шекспира. Принципиальным представляется то обстоятельство, что в своем творчестве Шекспир твердо придерживается выявленного Павичем порядка смены поколений. При этом чаще у Шекспира встречается бедственное противостояние разобщенных, слабых сыновей и сплоченных, сильных отцов. Примечательно также и то, что одинокий герой Шекспиру, как правило, интереснее.
Глава пятая. Литература по вертикали
Самого себя Милорад Павич относит к идиоритмикам (одиночкам). К этому же трагическому племени относит он и Шекспира. «Сама природа одиночек, — пишет Милорад Павич, — не позволяет им иметь друг с другом много общего; становясь писателями, они не читают друг друга и обращаются исключительно к будущим поколениям…»
Разумеется, это так. В общем массиве мировой литературы идиоритмики высятся, как дубы среди равнины; в то время как киновиты клубятся густонаселенными хатками. Одиночка всегда одинок и редко понят: ровесники его книг не читают, потому что они и сами себе одиночки, отцы и сыновья, являющие собою братства, в одиночке вообще не нуждаются.
Роман, который не оставит равнодушным никого... Городская сказка, перенесенная на страницы и немедленно зажившая собственной жизнью. Поразительно точный срез нашей с вами действительности, чем — то напоминающий классическое `Собачье сердце` — но без злобы, без убивающего цинизма. Книга, несущая добро, — что так редко случается в нашей жизни.
Анна Викторовна безумно любила музыку, и в свои пятьдесят с лишним лет все с той же страстью, что и двадцатилетняя девушка вслушивалась в звуки незамысловатых мелодий. Даже оставшись без радиоприемника, она специально возвращалась домой через Александровский парк, чтобы насладиться мелодиями, доносящимися из находящихся рядом кафе. Но Анна Викторовна даже не подозревала, какие чудеса может сотворить с ней музыка…
Роман "Анахрон-2" нельзя четко отнести ни к одному из известных жанров литературы. Это фантастика, но такая реальная и ощутимая, что уже давно перетекла в реальную жизнь, сделавшись с ней неразделимым целым. В какой-то мере, это исторический роман, в котором неразрывно слились между собой благополучно ушедший в историю Питер XX столетия с его перестроечными заморочками и тоской по перешедшему в глубокий астрал "Сайгону", и быт варварского села V века от Рождества Христова. Это добрая сказка, персонажи которой живут на одной с вами лестничной площадке, влюбляются, смеются, стреляют на пиво или… пишут роман "Анахрон"…И еще "Анахрон" — это целый мир с его непуганой наивностью и хитроумно переплетенными интригами.
Альтернативная история, знакомо-незнакомые события, причудливо искаженные фантазией... Мир, где любое народное поверье становится реальностью... Здесь, по раскисшим дорогам средневековой Германии — почти не «альтернативной», — бродят ландскнехты и комедианты, монахи и ведьмы, святые и грешники, живые и мертвые. Все они пытаются идти своим путем, и все в конце концов оказываются на одной и той же дороге. Роман построен как средневековая мистерия, разворачивающаяся в почти реальных исторических и географических декорациях.
Действие дилогии «Завоеватели» и «Возвращение в Ахен» разворачивается в мирах Реки Элизабет — волшебных и в то же время реалистичных. Это история парадоксальных взаимоотношений Добра и Зла, воплотившихся в двухпоследних великих магов этих миров — вечных противниках, которые уже не могут существовать друг без друга...
В далекой-далекой галактике, на планете Эльбия, живет большая, богатая и знатная семья: дедушка – ветеран давней войны, отец – глава крупной корпорации, пятеро детей-подростков, а также множество слуг, собак и дальних родственников. Налаженный быт усадьбы всколыхнуло возвращение домой тетушки. Старшей сестры отца. Мало того, что она капитан космического корабля, на ней еще «висит» дело о контрабанде, а где-то в космосе остались ее многочисленные друзья и недруги…
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».