О Викторе Некрасове - [2]

Как он написал своего Валегу, ординарца…

И я вспомнила, что в конце 60-х годов, приехав в Москву, Некрасов вдруг сказал:

— Знаете, нашелся Валега!

Это было чрезвычайным событием.

В «Окопах Сталинграда» Валега однажды сказал: «Когда кончится война, я поеду домой и построю себе дом в лесу. Бревенчатый. Я люблю лес. А вы приедете ко мне и проживете три недели…

Керженцев улыбается.

— Почему именно три недели?

— А сколько же? Вы больше не сможете. Вы будете работать. А на три недели приедете».

И оказалось, что все эти десятилетия дома, в Сибири, своим детям Валега рассказывал о своем «капитане».

А когда дети выросли, они стали повторять: «Что же ты, батя, всё о каком-то капитане рассказываешь, взял бы и разыскал его».

И Валега стал разыскивать своего капитана. Через киевскую милицию… И нашел. И написал письмо по адресу, который дала ему милиция.

Надо ли к этому добавлять, что Валега не знал, что капитан Некрасов стал писателем, не знал, что сам он стал героем его книги, его фильма «Солдаты».

Связь восстановилась, и Некрасов вместе с актером Юрием Соловьевым — он играл в фильме роль Валеги — поехал на Алтай на встречу с Валегой («Живой, книжный, киношный» — так назвал он свой рассказ об этом).

И пишет, как теперь восхищают его милые, как он говорит, письма, написанные Валегой, которые неизменно начинались словами: «Дорогой и любящий друг Виктор Платонович!..»

Так завершилась эта история.

Книга Некрасова открыто и незащищенно противостояла всем законам и канонам тогдашней литературы. Вспоминая потом о ней, он говорил, что в его повести нет ни генерала, ни политработника. В ней нет фактически Сталина. Только солдаты и офицеры и его некрасовский сталинградский окоп.

Знаменательно, как появляется в этом окопе Сталин.

«У Валеги и Седых, в их углу, даже портрет Сталина и две открытки: одесский оперный театр и репродукция репинских „Запорожцев“».

Моментальный некрасовский снимок — в углу Валеги — это надо увидеть и понять.

Смена фотографий, фотомонтаж — один из любимых приемов, выражающий некрасовский иронический взгляд на мир. В углу у Валеги (не у Керженцева — Некрасова), рядом с оперным театром и «Запорожцами».

В другой раз имя Сталина вмонтировано в текст листовки Гитлера о том, что Сталинград, город Сталина, должен пасть.

С этой книгой Некрасов вышел на острие ножа, тем более что читательский успех ее был необычайный, ни на что не похожий, объединяющий лучшие нравственные силы общества.

Против книги сразу же выступили критики-проработчики и Поликарпов — тогдашний идейный руководитель Союза писателей.

В самом Союзе было два резко критических обсуждения книги — на специальном заседании президиума и на совещании, организованном военной комиссией.

Главный редактор журнала «Знамя» Всеволод Вишневский, отправляя Некрасову стенограмму одного из них, писал: «В стенограмме много ерунды. Иногда делается просто больно, что люди, удравшие от боев за 600—700 километров, ни черта не понимающие в военном деле, трясут своим жиром и чему-то обучают Вас и редакцию».

Если даже не погружаться в историю нашей журналистики, нельзя не сказать, что журнал «Знамя» в военные и послевоенные годы был лучшим журналом и напечатал много хороших вещей. При Вишневском и его заместителе Тарасенкове.

Была тогда надежда, вдохнувшая силы в этот журнал, надежда на то, что после войны в литературе нельзя будет лицемерить и лгать.

Надежда эта была грубо затоптана в августе 1946 года постановлением о журналах «Звезда» и «Ленинград». А повесть Виктора Некрасова печаталась в том же 1946 году в номерах 8—9 (сдвоенные номера) и 10. Значит, одновременно с постановлением. И, как видим, подверглась поношениям вполне закономерно.

Но длилось это недолго. И однажды ночью, когда решался вопрос о присвоении Сталинских премий, Сталин — лично — включил Некрасова в число лауреатов. Начались издания, переиздания.

Сейчас ясно, что присуждение Сталинских премий было для Сталина своеобразной дымовой завесой. Ведь он действовал как делец. Каждая премия имела свою цель — и сложную, и примитивную. Вот этот, 1946, год еще очень связан с подъемом душевных сил, отданных войне. Поэтому ему были нужны и Виктор Некрасов, и Твардовский с поэмой «Дом у дороги», и «Спутники» Веры Пановой. А рядом — пьеса Константина Симонова «Русский вопрос», пропитанная духом сталинизма. Этим же грубым расчетам служил и роман «Счастье» Павленко, не говоря уже о «Кавалере Золотой Звезды» Бабаевского.

Но Сталину нужны были крупные имена. Ведь был же у него такой послушный ему Толстой, почему бы не заполучить еще и Некрасова?

Прямая задача Сталинских премий, конечно, была и в отборе опричников для свершения всех настоящих и будущих заплечных дел — так были вытащены лично Сталиным и Сурков, и Бубеннов, и Первенцев — «диверсионная гвардия».

Но сам Сталин при этом еще хотел от писателей «сталинских чудес», мифов о «товарище Сталине». И добивался больших успехов. Не надо забывать, что только в книгах, а не на колхозных полях, по его приказу колосились хлеба! Поэтому в отношениях с писателями он, запутывая следы, спускал им мифы о себе.

Мы знаем на многих примерах из жизни даже очень хороших людей, что значил звонок «товарища Сталина» — простой звонок. А что такое премия! Как меняла она душу, как перекручивала чувства, как часто ломала жизнь.