О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - [42]
Все виденное, пережитое в осенние дни 41 года сохранилось в душе и памяти. И все это отозвалось через 20 лет в повести «Он упал на траву».
В этой повести — великая и горькая правда о том, что в октябре 41-го враг был у ворот Москвы. В этой повести что ни страница, то свидетельство необычайной любви к людям, к детям, боли за их несчастную судьбу.
Мне хочется привести отрывок из рецензии Раисы Орловой вскоре после выхода повести. «Повесть Виктора Драгунского не о войне «вообще», а о той, которая для ровесников Мити Королева всегда останется особенной, непохожей на все другие…
Повесть «Он упал на траву» — в том же ряду поэтической прозы о войне, что и «Звезда» Казакевича, рассказы Виктора Некрасова, «Пядь земли» Бакланова… ни слова не убавить, не прибавить. Повесть хочется читать тихо и доверительно близкому другу, как перечитываешь любимое стихотворение. И остается светлая, возвышающая душу печаль о милых наших товарищах, что зарыты по всей земле. И радость от того, что с нами рядом живут и работают люди, без которых «не бывает вполне хорошо».
Из писем 1962, 1963 годов.
Написан прекрасный рассказ «На Садовой большое движение». Об этом рассказе в Витином письме всего несколько слов, но в них вся суть рассказа и вся горечь окружающей жизни, побудившая написать такой рассказ. «… Вера в жизнь, в добро, хотя жизнь бьет довольно сильно прямо по голове, не щадя самого розового детства, лучших чувств, мечтаний, свежести и яркости ощущений, радости бытия».
В феврале 1963 года я получил от Вити открытку, полную горьких вестей и тоски. «… теряем мы дорогих людей. Смерть косит, убирает хороших. 9-го умерла Оля Зив, добрая, отзывчивая, трудолюбивая Оля. Умерла в больнице — инфаркт. Мы все прожили тяжелые сутки.
10-го телефонный звонок. Утром, только что, покинул нас Эмиль Кроткий. Кто следующий? У Саши Менакера, Юры Нагибина, Иосифа Игина — инфаркты. Помилуй их Бог, обойди стороной беда! Аллин папа, Василий Харитонович, из отпуска привезен в Москву в больницу. Диагноз самый страшный, спаси его Господь!»
Вслед за первой повестью появилась вторая — «Сегодня и ежедневно». В одном из писем в начале 60-х годов Витя писал мне: «… Звонков и поздравлений много — она принята внутри писательского мира очень хорошо, звонят даже снобы… Ведь называют «гуманистической литературой». Из Ленинграда восторженную телеграмму прислал Юрий Герман. Получаю много писем. Но я готов к худшему, хотя знаю, что повесть сильная и правдивая, знаю, что тревоги Ветрова — это тревоги мира, знаю, что основная идея в ней — современная, и знаю, что многим это не понравится и на меня обрушат и «ремаркизм» — хотя я внутренне (духовно) свободен от влияния этого художника, здесь дело в другом. Позиции мои самые светлые — эта история грустная. К сожалению, я ничего не мог изменить в ней — я бы тогда жил с пулей, вросшей в сердце (угрозы сыплются на меня по телефону и наяву), поэтому я так много пишу об этом. Пресса пока ни гу-гу, но еще рано, и то ли будет? Не будем возлагать радужных надежд. Дай Бог, прожить еще минут двадцать и написать несколько книжек, а там — до свидания, друзья, не поминайте лихом, а впрочем, поминайте, кто-нибудь обязательно помянет добром. Впечатление такое, что моя «Тамань» уже написана, а Чехов говорил, что после этого и одного хорошего водевиля — он согласился бы и помереть. Так то ЧЕХОВ! Нам же, рядовым, и сам Бог велел отдавать концы вовремя и с достоинством».
Витины мысли, что жизнь идет не так, все делается не так, все чаще приходят к нему, несмотря на то, что есть слава, успех…
В одном из писем: «… идут годы, идут, скачут — я стал седоват, и осталось так мало, а сколько хотел, сколько мог сделать, теперь не догонишь — постараюсь же сделать хоть что-нибудь».
Это письмо 1967 года. В январе умерла Витина мама. Ушла последняя обитательница комнаты на Покровке. Дом стал только воспоминанием, туда уже не к кому было ходить.
Но вот однажды после ужина в каком-то ресторане с очень скромными возлияниями (здоровье у Вити было уже не то) Витя сказал мне: «Поедем на Покровку, посидим в нашем парадном». Огромный вестибюль поражал своей ненужностью в теперешней Москве. Мы уселись на широком подоконнике окна, выходящего во двор, закурили, и Витя начал вспоминать о годах детства и отрочества, прошедших в этом доме, в этом дворе. Он вспоминал больше всего не о себе, а о брате Лене, о его детстве, о его несчастной судьбе. Он осуждал себя за то, что не уделял брату должного внимания, был слишком занят своими делами, своей жизнью. Он вспоминал, что Леня тоже хотел стать актером, как хорошо и трогательно он пел одну из любимых Витей «тюремных» песен:
«Сижу и целый день страда-аю-ю,
В окно тюремное гляжу,
А слезы катятся, братишка,
Незаме-е-тно по исхудалому лицу…»
Летом 1967 года у Вити был тяжелейший мозговой спазм. Он с трудом выкарабкался. Витя был серьезно болен, это было ясно родным и близким друзьям. Необходимо было доставать лекарства, которых в нашей стране не было. Мой давний и близкий друг Лева Копелев взялся помочь добыть какое-то редкое лекарство, которое сможет наладить давление. Лева позвонил своему другу Ивану Рожанскому, работавшему в Париже, и попросил его срочно прислать какое-то чудодейственное лекарство для Вити. Алла рассказывала мне, что звонок из Парижа привел их в волнение. Рожанский откликнулся очень быстро. Он сказал Алле, что лекарство будет в Москве через три дня. Надо сказать, что лекарство действительно оказало благотворное действие. Виктор стал чувствовать себя значительно лучше. В начале 1968 года и летом Витя чувствовал себя совсем неплохо, и в июне Витя с Аллой отправились на пароходную экскурсию в Кижи, затем, на остров Валаам и на сутки остановились в Ленинграде, были у нас на даче в Комарове. Витя был в хорошем настроении, как всегда остроумен, полон замыслов. Рассказывал, что задумал написать повесть для детей «Мальчик с настоящей саблей». После интервью в журнале «Пионер» буквально был засыпан письмами детей с просьбой написать эту повесть как можно скорее. Увы, повесть так и не была написана.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.