О великом переселении народов, о крестовых походах и о средних веках - [4]
За крестоносцем идёт купец, он сооружает мост; расчётливая торговля укрепляет и увековечивает связь между Закатом и Восходом, наспех возобновлённую в пьяном угаре войны. Корабль, плывущий в Левант, вновь приветствует хорошо знакомые ему воды, и его богатый груз побуждает алкающую Европу к труду. Вскоре она сможет обходиться без ненадёжной помощи путеводного Арктура и, с твёрдым руководящим началом в себе, отважится выйти в никем ещё не посещаемые моря.
Азиатские вожделения европеец приносит с собой на родину, но его леса уже не узнают его, и другие стяги реют над его замками. Обеднев в своём отечестве, ради того чтобы блистать на берегах Евфрата, он, наконец, отрекается от боготворимого им идола своей независимости и своей заносчивой власти и предоставляет рабам выкупать золотом их естественные права. Добровольно протягивает он теперь руку для наложения пут, которые его украшают, но смиряют никогда не смирявшегося. По мере того как прикреплённые к пашне рабы становятся людьми, растёт величие королей; из моря опустошения выходит отвоёванная у нищеты новая плодородная страна — возникает бюргерство.
Лишь тот, кто был душой всего начинания и всё христианство заставлял работать для своего возвеличения, — римский иерарх, — видит свои надежды обманутыми. Гоняясь за обманчивым миражом на Востоке, он потерял подлинную корону на Западе. Слабость королей была его силой, анархия и междоусобные войны — тем неистощимым арсеналом, откуда он черпал свои громы. Он и теперь ещё мечет их, но ему уже противостоит укрепившееся могущество королей. Никакие отлучения, никакие интердикты, преграждающие доступ в рай, никакое освобождение от священного долга — ничто не разорвёт плодотворных связей, соединяющих подданного с его законным повелителем. Бессильный гнев папы римского тщетно враждует с временем, которое воздвигло ему трон, а теперь свергает его! Суеверием порождено было это пугало средневековья, и взрастили его раздоры. Быстро и грозно поднялось оно в одиннадцатом веке, как ни слабы были его корни, — подобного не видела никакая эпоха. Но кто мог бы подумать о враге священной свободы, что он послан свободе в помощь? Когда разгорелась борьба между королями и дворянством, он бросился между неравными бойцами и до тех пор задержал опасное решение, пока в лице третьего сословия не вырос ещё более сильный боец, чтобы сменить создание минуты. Вскормленный распрями, он теперь чахнет среди порядка; порождение мрака, он тает на свету. Но исчез ли некогда диктатор, поспешивший на помощь изнемогавшему Риму против Помпея? Или Писистрат, разъединивший партии в Афинах? Рим и Афины из гражданской войны переходят к рабству, новая Европа — к свободе. Почему же Европа была счастливее? Потому что здесь преходящий призрак произвёл то, что там было совершено длительной властью; потому что только здесь нашлась рука, достаточно мощная, чтобы воспрепятствовать угнетению, но слишком слабая, чтобы самой осуществлять его.
Как не похоже то, что человек сеет, на жатву, ниспосылаемую ему судьбой! Стремясь приковать Азию к ступеньке своего престола, святой отец обрекает мечу сарацинов миллион своих доблестных сынов, но вместе с ними он лишает свой трон в Европе самых прочных его устоев. О новых правах и о завоевании новых корон мечтает дворянство, но более покорные сердца приносит оно, возвратясь, к ногам своих повелителей. Прощения грехов и радостей рая ищет паломник у гроба господня, и ему одному даётся больше, нежели было обещано. В Азии он вновь обретает человечность и привозит из этой части света своим европейским братьям семя свободы — приобретение бесконечно более важное, чем ключи Иерусалима или гвозди от креста господня.
Для того чтобы уяснить себе истоки этого начинания и понять, почему оно оказалось столь благотворным, необходимо в кратком обзоре осветить состояние европейского мира в ту эпоху и указать ту ступень, на которой стоял разум человеческий, когда он позволил себе это странное излишество.
Европейский Запад, хотя и разделённый на множество государств, являет в одиннадцатом веке весьма единообразное зрелище. Он был целиком захвачен народами, во времена своего поселения стоявшими приблизительно на одной ступени общественного развития, имевшими в общем одни и те же племенные черты и при овладении страной находившимися в одинаковом положении; поэтому существенные различия между пришельцами могли с течением времени обнаружиться лишь в том случае, если бы места, где они расселились, заметно разнились между собой. Однако одинаковая ярость опустошения, которою эти народы сопровождали свои завоевания, совершенно уравнивала между собой столь различно населённые и столь различно возделанные страны, бывшие ареной этих событий, ибо покорители равно растаптывали и истребляли всё, что они здесь находили, и почти без остатка уничтожили всякую связь между новым состоянием этих стран и тем, в каком они пребывали раньше. Если сам климат, свойства почвы, соседство, географическое положение и создавали заметную разницу, если сохранившиеся следы
