О том, что сильнее нас - [12]

Возможно, влюбляясь в женщину, обязательно нужно предложить сразу, дуэтом, глядя друг другу в глаза, дабы в зародыше извести любую возможность фальши, произнести старые, как мир, слова:

– Я люблю человека, к которому иду.

– Я люблю людей, с которыми общаюсь.

– Я люблю мир, в котором живу.

– Во мне нет места злобе и ненависти.

Эти слова — то главное, чему учит Река. И та гирька, по которой она взвешивает посетителей. И если Река в своё время не отринула Кристину, значит, в душе у неё всё правильно, а то, что сейчас выплеснулось, — наносное и неглубокое. Людей, исходно злых в душе, Река не принимает сразу — не буду перечислять, кого из знакомых она не приняла, но такие были. Людей, озлобившихся по жизни, Река отвергает. Так, моя вторая жена Наталья перестала появляться на Реке с того самого момента, как семейные проблемы стали переходить в накопление злобы.

Наверное, потому последние несколько поездок на Реку и были слегка незаконченны, дискомфортны, неправильны. Я долго слушал журчание воды на перекатах, шёпот ветра в камышах, свист куличков и норок из кустов, пытаясь разобрать, в чём дело, что же Река пытается мне объяснить? Или спросить? Попросить? Указать? И только теперь понял. Она спрашивала: «Где Кристина? Когда ты её опять привезёшь? У меня для неё найдётся всё: и омут со специально подогретой для купания водой, и самые красивые стрекозы, и почти ручная выдра вон под тем деревом, и раки под вот этим обрывом, и крупный хариус на вон том перекате, не говоря уж про рыжики вон под теми ёлочками… Не привезёшь Кристину, самого пускать перестану…» Не только спрашивала. Действовала. Ну как иначе объяснить то, что в последнем июле я поймал всего трёх хариусов, двух помельче съели, а одного, самого крупного и красивого, привёз домой, засолил, положил в морозильник, и — потерял. Один друг заходит, другой… Одна девушка, другая… Каждого и каждую хочется угостить эдакой по московским меркам экзотикой, перерываю все холодильники и морозильники — нету. Как сквозь землю провалился. Уже после Нового года заходит опять Кристина, впервые соглашается познакомиться с частью моих родственников, лезу в холодильник, уж не помню зачем, — а вот он и хариус нашёлся. Персональный подарок Реки, зов и намёк одновременно.

Символы — на то и символы, чтобы смысл, который в них заложен, доходил до каждого. Хотя бы отчасти, хотя бы намёками. К сожалению, символы обладают странной способностью открываться тем, для кого, собственно, и предназначены, гораздо позже, чем другим. Наталья, хоть тогда наш брак уже даже не шатался, а неумолимо летел с обрыва, умудрилась прочувствовать тайный символизм привезённой норки — и немедленно её невзлюбила. До меня смысл символа дошёл годы спустя. До Кристины — кажется, не дошёл и по сию пору. Возможно — из-за взаимосвязи символов. Из-за нехватки того дополнительного символа, без которого июльское безвременье очень трудно ощутить во всей целостности. Маленький такой пробел в музыкальных вкусах и музыкальном образовании. Или чуть-чуть недостаточное знание английского. Даже Антошка — интуитивно смог связать символику вместе. Меня вначале поразило, что он, после моего развода старательно избегавший общения со всеми появлявшимися на моем горизонте женщинами, вдруг принял намечавшийся роман с Кристиной даже не просто как должное, но с явным удовольствием. А для понимания, почему так, оказалось достаточным подойти к нему через полчаса после разговора, когда он лежал на диване и слушал музыку, содрать с него наушники и приложиться самому. В наушниках гремели чистые и мощные аккорды «Июльского утра» Юрайя Хип. Культовой песни, во многом определившей мировосприятие в моем поколении. Песни, звучащей в моей душе очень и очень часто. Песни, которую я так и не смог заставить понять и полюбить ни первую свою жену, ни вторую. Песни, которую Кристина просто не слышала. Песни того самого июля, растянувшегося на годы.

Четыре года, сжавшиеся в ноль и за которые, по отзывам друзей, я постарел на десяток лет. Два месяца, вместившие в себя количество событий и эмоций, приличествующее десятилетию, за которые я, по отзывам тех же друзей, помолодел на полтора десятка лет. Не приведшие ни к каким конкретным событиям, которые смогли бы повлиять на дальнейшую жизнь — но круто переложившие её на другой курс. Интересно только, на какой… Это нечто вроде переката, который постепенно, плавно, но мощно подхватывает лодку, сначала журча вокруг, потом — шумя, дальше — гремя, и продолжает набирать силу до того самого поворота реки, на котором буруны стоят огромные и за которым абсолютно равновероятны водопад и плавный выкат. А скорее всего — устье, которым река впадёт в другую реку, существенно большую, существенно более бурную и совсем-совсем непохожую. В которой, к сожалению, не будет места затянувшемуся июлю. Кто знает?

* * *

Трудно поверить, но этот рассказ был написано ровно за день до нашей с Олегом вылазки в Сьяны, с которой началась эта книга и которая действительно переложила мою жизнь на другой курс. Ещё труднее поверить, но тоже придётся, что самая первая наша ссора с Кристиной, возникшая всего спустя неделю после нашего первого поцелуя, заложила фундамент для истории, которая станет в этой книге ключевой. Мы тогда умудрились поссориться тридцать первого декабря, причём — была почти уверенность, что насовсем. Вот я в расстроенных чувствах и решил, что ни к кому в гости праздновать не пойду, у себя дома тоже ничего не устрою, а набью карманы взрывчаткой пополам с бутылками, да и пойду слоняться по Красной площади. Взяв карантин на новые знакомства, так как дважды в сходной ситуации очень скоро оказывался женатым на совсем не тех женщинах и желания в третий раз наступать на те же грабли — отнюдь не наблюдалось. Редкостный дурак. Девушка, с которой я там так и не познакомился, нашла меня три года спустя. Вот она-то как раз была самой правильной, и если бы мы познакомились тогда — имелся хороший шанс избежать того кошмара, который получился в итоге.