О телевидении и журналистике - [10]

Частично это связано с коллективным характером процесса производства информации. Например, кинофильмы — это результат работы коллектива, состав которого обозначен в заключительных титрах. Но коллектив, работающий над телепередачей не сводится к группе, состоящей из работников редакции, он включает в себя всех журналистов. Часто задается вопрос: «Кто является субъектом речи?». Мы никогда не можем быть абсолютно уверены, что являемся субъектами по отношению к собственной речи… То, что мы говорим, часто является гораздо менее оригинальным, чем нам кажется. Особенно это касается кругов, в которых общая деятельность определяется жесткими условиями, в частности условиями конкуренции, при которых каждый из со участников вынужден делать то, чего он не стал бы делать, если бы не было других участников. Например, совершать определенные действия для того, чтобы опередить остальных.

Никто не читает столько газет, сколько журналисты, которые при этом склонны полагать, что все люди читают все газеты. (Они забывают, что, во-первых, многие из них вообще не читают газет, а во-вторых, что те, кто их все-таки читает, читают, как правило, какое-нибудь одно издание. Редко случается, что люди, не являющиеся профессионалами, в один и тот же день читают «Монд», «Фигаро» и «Либерасьон».) Для журналистов чтение газет является необходимой составляющей их профессиональной деятельности, а выборки из прессы — рабочим инструментом: для того, чтобы знать, что сказать, нужно знать, что сказали другие. Это один из механизмов, порождающих однообразие предлагаемой продукции. Если «Либерасьон» посвящает свою передовицу тому или иному событию, «Монд» не может не среагировать и не высказать свое мнение по этому поводу (тем более, если речь идет не о «Либерасьон», а о канале TF1), чтобы показать свое отличие и сохранить репутацию серьезного высокоинтеллектуального издания. Но все эти небольшие различия, которым с субъективной точки зрения журналисты придают так много значения, скрывают за собой огромное сходство. В редакциях масса времени уделяется разговорам, о том, что происходит в друтих изданиях, и особенно о том, что «они сделали, а мы нет» («проморгали!»), и что мы непременно должны были сделать, раз они сделали. Особенно это заметно в том, что касается литературной, театральной и кино критики. Если X упомянул о той или иной книге в «Либерасьон», Y должен рассказать о ней в «Монд» или в «Нувель Обсерватор», даже если считает ее плохой или неинтересной. Именно таким образом создается известность, иногда (но не всегда) совпадающая с коммерческим успехом.

Такая игра взаимных отражений производит невероятный эффект замкнутости и ментальной ограниченности. А вот другой пример такого взаимного прочтения, встречающийся во всех интервью: для того, чтобы составить программу двенадцатичасового выпуска новостей, необходимо знать содержание вечернего и утреннего выпусков, а для того создать заголовки вечернего номера газеты, нужно просмотреть утренние издания. Это является составной час гью негласных профессиональных обязанностей и делается как для того, чтобы быть в курсе событий, так и для того, чтобы выделиться на фоне других, зачастую благодаря ничтожнейшим отличиям, которым журналисты придают огромное значение и которых зрители абсолютно не замечают. (Это пример совершенно типичного эффекта поля: то, что на самом деле делается по причине оглядки на конкурентов, принимается за совершаемое с целью наилучшего соответствия желаниям клиентов). Например, можно услышать журналистов, говорящих — я цитирую: «Мы поимели ТГ1!». Такое высказывание является признанием того, что они находятся в состоянии конкуренции с TF1, и что большая часть их усилий направлена на создание небольших отличий. «Мы поимели TF1!» — означает: «мы от них отличаемся», «у них не было качественного звука, а у нас был!». Отличия, совершенно не заметные рядовому зрителю, который мог бы их замегить, только если бы он одновременно смотрел несколько каналов, являются очень важными с точки зрения телевизионщиков. Они полагают, что, будучи замеченными, эти отличия способствуют успеху в рейтинге — тому тайному, владеющему сознаниями божеству мира телевидения, ведь в некоторых случаях потеря одного очка в рейтинге означает безоговорочную смерть. Это всего лишь одно из (ложных, на мой взгляд) положений, устанавливающих зависимость между содержанием передачи и его предполагаемым эффектом.

Выбор, предоставляемый телевидением, является своего рода бессубъектным выбором. Чтобы объяснить это, возможно, слегка преувеличенное утверждение достаточно вспомнить действие механизма круговорота информации, о котором я говорил. Тот факт, что журналисты, имеющие к тому же много общего (схожие условия работы, социальное происхождение и образование), читают друг друга, общаются друг с другом, постоянно встречаются друг с другом во время теледебатов, на которых мы постоянно видим одни и те же лица, приводит к возникновению эффекта закрытости и — но побоюсь этого слова — цензуры. Эффект от закрытости не менее, а может быть даже болео действенный, поскольку основан на невидимых принципах, чем эффект от воздействия централизованной бюрократии и от прямого политического вмешательства. (Для того чтобы измерить степень закрытости этого порочного круга информации достаточно попытаться показать какой-нибудь неожиданный и неугодный сюжет (о ситуации в Алжире, о статусе иностранных иммигрантов во Франции и т. д.) так, чтобы эта информация достигла массового зрителя. Пресс-конференция или коммюнике делу но помогут, аналитический репортаж представляется как нечто скучное, поэтому опубликовать ого в газете практически невозможно, разве что если он подписан каким-нибудь очень известным, гарантирующим продажу, именем. Чтобы разбить этот порочный круг, необходим «взлом», но этот взлом можно произвести только с помощью СМИ. Необходимо провернуть все «дело» так, чтобы заинтересовать хотя бы одного представителя средств массовой информации, который в результате действия эффекта конкуренции может быть поддержан остальными).