О смысле жизни - [83]

Жизнь субъективно осмыслена; цѣль ея въ настоящемъ; цѣль эта и критерій субъективной осмысленности жизни заключается въ полнотѣ бытія. Все это прекрасно, но вотъ передъ нами трупикъ утонувшаго шестилѣтняго мальчика Василія, черненькаго и тихонькаго сына Василія Ѳивейскаго; вотъ другой мальчикъ, затравленный собаками звѣря-помѣщика; вотъ убитый камнемъ сынъ Человѣка, съ золотыми, какъ солнечные лучи, кудрями; вотъ передъ нами всѣ жертвы случайностей, суевѣрія, инквизиціи, Филиппа II; вотъ, наконецъ, всѣ ужасы нашихъ дней, нисколько не уступающіе ни Филиппу II, ни инквизиціи… Чѣмъ все это можетъ быть оправдано?? Ничѣмъ. Надо имѣть мужество прямо взглянуть въ глаза правдѣ и твердо идти до конца по пути «свирѣпѣйшей имманенціи».

Нѣтъ въ мірѣ мысли, нѣтъ въ мірѣ силы, которая могла бы оправдать міровое зло; если бы даже такое оправданіе было возможно въ области трансцендентнаго, то я заранѣе отказываюсь отъ него и почтительнѣйше возвращаю Господу Богу билетъ на право входа въ міровую гармонію: такъ говорилъ Иванъ Карамазовъ. Вмѣстѣ съ нимъ мы разъ навсегда категорически отказываемся отъ трансцендентныхъ утѣшеній и остаемся въ области «свирѣпѣйшей имманенціи». Зло имманентно человѣческой жизни, его нельзя оправдать, его можно только принять или не принять. А это какъ-разъ и есть область чувства, а не разсудка, психологіи, а не логики.

Міръ можно или принять? т.-е. жить, или не принять? т.-е. умереть. Логическіе доводы и въ томъ и въ другомъ случаѣ безсильны; здѣсь мы имѣемъ передъ собою два различныхъ психологическихъ типа. Представителя одного изъ нихъ мы найдемъ у Дос-тоевскаго; съ представителемъ другого изъ нихъ читатель знакомъ изъ настоящей книги.

Сначала о людяхъ, не принимающихъ міра.«…Я міра этого Божьяго не принимаю, и хоть и знаю, что онъ существуетъ, да не допускаю его вовсе,? говоритъ Иванъ Карамазовъ Алешѣ.? Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я міра Имъ созданнаго, міра-то Божьяго не принимаю и не могу согласиться принять».? «Это бунтъ», отвѣчаетъ ему Алеша, на что Иванъ замѣчаетъ: «бунтъ? Я бы не хотѣлъ отъ тебя такого слова… Можно ли жить бунтомъ, а я хочу жить»… На этотъ разъ правъ, однако, не Иванъ, а сюсюкающій младенецъ Алеша: дѣйствительно, мысли и чувства Ивана? бунтъ противъ всего существующаго, непріятіе міра. Логическій исходъ такого бунта? самоистребленіе, и самъ Иванъ Карамазовъ это глубоко чувствуетъ и понимаетъ: бунтомъ жить нельзя, говоритъ онъ. Да, бунтомъ жить нельзя: не принимая міра, можно только умереть. Я знаю, продолжаетъ Иванъ, что простая и горькая земная правда заключается въ томъ, что страданіе есть, что виновныхъ нѣтъ, но жить по этой правдѣ я не могу согласиться: «что мнѣ въ томъ, что виновныхъ нѣтъ и что все прямо и просто одно изъ другого выходитъ и что я это знаю? мнѣ надо возмездіе, иначе вѣдь я истреблю себя. И возмездіе не въ безконечности гдѣ-нибудь и когда-нибудь, а здѣсь уже на землѣ»… Но возмездія нѣтъ, Иванъ это знаетъ, а значитъ ему остается только истребить себя, потому что бунтомъ жить нельзя.

Однако Иванъ не истребляетъ себя, не доходитъ до логическаго конца; вмѣсто не-го это совершаетъ надъ собою болѣе послѣдовательный безымянный NN, отъ имени котораго Достоевскій помѣстилъ письмо въ своемъ «Дневникѣ писателя» (1876 г., № 10). Это письмо самоубійцы, объясняющего, почему онъ истребляетъ себя. Почему же? Потому, что онъ не принимаетъ міра, подписываетъ ему смертный приговоръ, твердо доходитъ до логическаго конца. «Какое право имѣла эта природа производить меня на свѣтъ, вслѣдствіе какихъ-то тамъ своихъ вѣчныхъ законовъ? Я созданъ съ сознаніемъ и эту природу созналъ: какое право она имѣла производить меня, безъ моей воли на то, сознающаго? Сознающаго, стало быть, страдающаго; но я не хочу страдать? ибо для чего бы я согласился страдать?»? такъ начинаетъ онъ свое письмо. Во имя чего ему страдать? Во имя гармоніи цѣлаго? Но какое ему дѣло «останется ли это цѣлое съ гармоніей на свѣтѣ послѣ меня, или уничтожится сейчасъ же вмѣстѣ со мною»… Да къ тому же черезъ нѣсколько мгновеній вѣчности непремѣнно погибнетъ человѣчество, непремѣнно умретъ земля? во имя чего же страдать? «Въ этой мысли (о грядущей гибели міра) заключается какое-то глубочайшее неуваженіе къ человѣчеству, глубоко мнѣ оскорбительное и тѣмъ болѣе невыносимое, что тутъ нѣтъ никого виноватаго». Но наиболѣе «невыносимо возмутительной» является для него мысль о безсмысленныхъ страданіяхъ безъ всякаго возмездія, о тысячелѣтнихъ, безсмысленныхъ истязаніяхъ человѣка… Всего этого онъ не можетъ вынести, онъ не принимаетъ міра, онъ провозглашаетъ бунтъ, непріятіе міра, его уничтоженіе: «я присуждаю эту природу, которая такъ безцеремонно и нагло произвела меня на страданіе? вмѣстѣ со мною къ уничтоженію. А такъ какъ природу я истребить не могу, то истребляю себя одного»…

Непріятіе міра есть самоистребленіе. И противъ этого безсильны всѣ логическіе доводы. Существуютъ ли безсмысленныя, неоправданныя страданія? Да, существуютъ; мы видѣли, говоря о Л. Шестовѣ, что почти всегда осмысленная трагедія одного является элементомъ безсмысленной драмы для другого. Трупикъ утонувшаго мальчика, растерзанный собаками ребенокъ, случайно убитый камнемъ человѣкъ? все это нелѣпыя, безсмысленныя, неоправданныя страданія. «Страданіе есть, виновныхъ нѣтъ»? вотъ земная, человѣческая, тяжелая правда; кто не можетъ, подобно Ивану Карамазову, согласиться жить по этой правдѣ, кто, слѣдовательно, не принимаетъ міра, тому остается только истребить себя, какъ это и сдѣлалъ безымянный самоубійца? а намъ остается только молча обнажить голову передъ этимъ фактомъ и признать свое безсиліе переубѣдить такихъ людей логическими доводами.