А события становились все загадочней. Из Замоскворечья в центр потянулись люди. Вначале служащие, мелкие чиновники в пальтишках, подбитых ветром-пешеходом. Потом, обгоняя их, поехали на конях, на санях купцы, лавочники, лабазники в поддевках, в тулупах, в чуйках. А за ними помчались на рысаках, управляемых кучерами, важные господа в шубах.
Куда, зачем гонит их словно метелицей-поземкой?
А в очереди уже гудят:
— Ду-ма! Ду-ма! В Думу идут, едут!
А что им там нужно? Чего они тревожатся? Может быть, слетаются, как воронье на добычу, народным горем напиться? Цены на свои товары повысить? Потому и торговлю не открывают.
— А ну давай задерживай их! Спросим — чего от народа бегут? — стали покрикивать солдатки, инвалиды войны, угрожая костылями, рабочие, жены да их дети.
— Да что случилось? Надо узнать. Надо в думу идти, — подумал вслух Фивейский. И зашагал.
А за ним и весь хвост потянулся, как за головой. А за первым хвостом и другие хвосты. А вот уже Андрейка с бабушкой, захваченные общим потоком, идут из Замоскворечья в центр.
Взошли на мост через Москву-реку, а поперек его солдатская цепь. Серые шинели, винтовки по-фронтовому с примкнутыми штыками.
— Братцы, родные! Мы же свои, пропустите! Оголодали совсем. Управы на богатеев-лавочников ищем! — бросились к ним инвалиды войны.
— Почему не торгует молоком Чичкин? — подошел к офицеру учитель Фивейский. — Продавать детям молоко его патриотический долг!
— Проходите, проходите, — нехотя разрешил офицер, взглянув на учителя как на сумасшедшего.
Толпа уплотнилась между Манежем и решеткой Александровского сада. И здесь тоже были ряды солдат и блеск штыков. У Андрейки сердце забилось в предчувствии опасности. Он весь встрепенулся, когда мальчишки, набежавшие сверху по Большой Никитской улице, вдруг засвистели, заорали: «Тю, тю! Ряженые-переряженые!»
Оглядев придирчиво солдат, Андрейка увидел толстые морды, а под шинелями сапоги жандармского фасона. Тогда и он, заложив два пальца в рот, дал такой свист, что бабушка зажала уши.
Офицер погрозил ребятам.
Толпа повалила дальше, вдоль узорной ограды Александровского сада. Подхваченные общим потоком, бабушка и Андрейка уже не шли, а бежали.
Пронеслись мимо Исторического музея, мимо Иверской часовни, от которой пахнуло теплом и ладаном и на миг озарило колеблющимся светом свечей. Толпа подхватила, как поток в половодье, и молящихся, и нищих, и даже блаженного Тимоню, который всегда, и зимой и летом, стоял на ступенях часовни босиком.
Остановились запыхавшиеся люди только у крыльца Московской думы. Оглядевшись, увидели: экипажи, пролетки богачей с кучерами, важно возвышавшимися на козлах, заполняли площадь перед Думой.
На высокую снежную кучу взобрался босоногий Тимоня и крестился на решетчатые двери Думы, которые то и дело открывались, пропуская господ в шубах и отталкивая простой народ.
Вот подкатил на ревущем автомобиле Михельсон, и двери широко распахнулись перед ним, словно ждали.
Какие-то в чуйках и в поддевках бросились было за ним, но остались с носом перед дверьми. И с досады заколотили в них кулаками, закричали:
— Требуем разъяснения!
— Почему Чичкин закрыл молочные магазины? — присоединил свой тонкий голос учитель Фивейский.
— Вот вам разъяснят казачки нагайками, — щелкнул кнутом кучер городского головы Челнокова.
— Вон и березовую кашу везут для бунтовщиков! — заржали кучера с высоких козел.
Андрейка оглянулся и увидел воз березовых веников, а наверху Фильку. Он восседал на вениках важно, как на троне, пылая своей рыжиной.
— Ты куда это, Филь, в баню? — закричал Андрейка.
— Тетке везем.
— Зачем ей столько?
— Поедем, узнаешь!
Почуяв, что здесь попахивает чем-то очень любопытным, Андрейка вскочил на воз и вместе с приятелем въехал на Красную площадь.
Проезжая мимо Исторического музея, Андрейка увидел жандармов на лошадях. Кони копытами перебирают, оружие на жандармах погромыхивает. А сами они как истуканы — повязались башлыками и шеи не воротят.
«Что за диво! Смотр, что ли, какой? — думал Андрейка. — А мы с Филькой вроде парад принимаем…»
Въехали в ворота Спасской башни Кремля. И там теснота — полно стражников, у всех винтовки с примкнутыми штыками. Повсюду конная полиция гарцует, расхаживают переодетые в солдат жандармы. Напялили, мордастые, солдатские шинели, а из-под них желтые лампасы на голубых штанах сверкают. Вот смешно!
ПО ЦАРСКИМ КОВРАМ БОСИКОМ
На Соборной площади Кремля были расстелены ковры. Арсенальские солдаты босиком, как мальчишки, резво бегали по ним с вениками и метлами. Они сметали нюхательный табак, которым были щедро засыпаны ковры от моли, чихали, весело ругались, освежая друг друга и поверхность ковров сыпучим снежком.
Командовала солдатами Филькина тетка.
Филоновы гордились, что их родственница была замужем за человеком, приставленным блюсти царские ковры в Кремлевском дворце. А когда муж ее умер, она заменила его на этом посту Тетка имела комнату в Кремле и жалованье, которого хватало на жизнь не только с чаем, но и с кофеем.
Ковры чистились изредка. Но это было каждый раз событием Андрейка видел, как чистят ковры, первый раз и, конечно, тут же воспользовался этим. Не каждому мальчишке доведется по царским коврам побегать.
