С тяжелым сердцем покинул Андрейка Стешину каморку. А дома его ждала добрая волшебница.
Ее появлению Андрейка не очень удивился — в Замоскворечье волшебниц да колдуний было полно, жители общались с ними запросто. Война их откуда-то словно метлой намела. Куда ни глянь, всюду шуршат широкими юбками. И все настойчиво предлагают погадать на картах, на бобах, на стручках, велят показать ладонь или посмотреть в воду. И всем надо «ручку позолотить» — тогда судьба сбудется.
Андрейка всем им не очень доверял. Как они могут другим помочь, если сами бегают обтрепанные, попрошайничают, сами вечно полуголодные?
У семейства Павловых была волшебница понадежней. И главное, своя, замоскворецкая. Да еще приходилась родственницей.
Тетя Феня Филонова была обыкновенная салопница, каких немало шныряло по Замоскворечью из одного богатого дома в другой. Там купчихе погадать, там купеческой дочке жениха подыскать, а бывало, и купцу про дешевые товары нашептать, чтобы выгодно перепродал. В одном доме тетю Феню кофейком побалуют, в другом чайком, а где и рюмочкой наливки подсластят.
Салопницы были незаметны, привычны, вездесущи и хотя и не всегда всемогущи, но иной раз за небольшие награды помогали в бедах.
Поскольку Филониха приходилась Павловым родней, хотя и дальней, она за свои благодеяния никакого вознаграждения не требовала и помогала им бесплатно.
Вот и сейчас, важно сидя за столом, дуя на блюдечко с чаем, она пристально рассматривала Андрейку и шепеляво говорила:
— Ежели в казачки, так не на что и казакинчик надеть… Ежели в мальчики при дверях, так совсем не такая физиомордия нужна…
Андрейка смущенно отворачивался, пряча глаза: «Откуда узнала, что с ним в школе произошло?»
Бабушка смотрела в рот Филонихе с такой надеждой, будто от слов, выпавших из него, все решится в лучшую сторону.
— А и то сказать, в кого же ему и быть? Отец мужлан неотесанный. Скуластый, головастый, ручищи — клешни рачьи… То ли дело я вышла за моего, есть на что посмотреть. Личико умильное, с усиками. Не мужчина, а шоколад. Ну и я в долгу не осталась. Что ни деточка ему, то конфеточка. Одно заглядение. Что личиками, что характерами. Утешеньица наши! Подумать только. Лукаша всего годик в подлакеях и походил. А теперь полный лакей. И не простой, а генеральский. Да и Глаша разве простая горничная? Без пяти минут полная компаньенка у баронессы фон Таксис. Никакой черной работы, одни только барынины капризы исполняет.
— Повезло вам, — вздыхает бабушка.
— А почему повезло? Потому что понятие имеем… Богатые не тех любят, кто на них работает, а тех, кто им угождает. Тому и барская похвала и пища с барского стола. Вот мой-то Филонушка теперь любого царского кушанья может отведать, любого царского вина испить. Шутка ли! Лакей в царском поезде. А все потому, что прислуживать умеет… Ну да ладно, устрою вам, постараюсь по-родственному… Кричать ты сильно можешь?
Андрейка даже поперхнулся от неожиданного вопроса. Но бабушка так его ущипнула, что он издал громкий вопль.
— Подойдет! — кивнула Филониха. — Крикуном в балаган Трушечкина пристрою. Он к рождественским гуляньям горластых мальчишек набирает, публику зазывать… Сначала на рождество покричит, потом на масленице, а там, глядишь… Постой, постой, кума… Беловат парень, а то вот еще барышням Сакс-Воротынским мальчишечка при конях требуется — грумом прислуживать. В таких ролях, конечно, нужно быть черным, потому арапская это должность. Ну да в военное время и белый арапчонок сгодится…
Кончилось дело тем, что Андрейка пулей помчался к Глаше разузнать, свободно ли место грума у барышень Сакс-Воротынских.
Выбежать к Крымскому мосту, проехать его, прицепившись сзади к трамваю, скатиться на Остоженку и очутиться перед воротами ограды дома фон Таксис было для Андрейки недолгим делом.
Важный привратник с холодно-льдистыми глазами не страшил его: вся дворня любила Глашу, стоило сказать, что ты ее родственник, даже привратник становился приветлив и глаза его оттаивали.
Андрейка увидел Глашу сквозь ажурную железную ограду, окружавшую сад баронессы. Он хотел было уже крикнуть: «Наше вам с кисточкой», как заметил в саду военного. Тот выцеливал ворону, сидевшую на высоком дереве. Прищурившись, стрелок глядел в стеклышко на месте прицельной рамки. Таких винтовок Андрейка еще не видал.
Раздался сухой треск выстрела, и ворона свалилась.
— Ах, зачем вы это?! — испугалась Глаша.
— А затем, что я снайпер, милочка. Сверхметкий стрелок. Моя профессия — убивать. И я должен, чтобы не потерять меткости, стрелять, стрелять, стрелять. В ворон, в людей, в лошадей и одинаково метко. Понимаешь?
Глаша молча слушала, испуганно взмахивая длинными ресницами, словно бабочка крыльями.
Фон Таксис снова вскинул винтовку, прицелился: щелк! трах! — и еще одна ворона свалилась с дерева.
Андрейка восхищенно глядел на офицера.
— Что ты на меня уставился, мальчик? Ты меня узнал? Я поручик Лермонтов со школьной картинки, да?
— Ага! — кивнул Андрейка.
Офицер фон Таксис был курнос, с округлым лицом и усиками над пухлыми губами. Он самодовольно улыбнулся.
— На вот на память, — офицер протянул Андрейке стреляные гильзы. И в тот же миг схватил его ухо пальцами, словно клещами.
