Пулемётные и пушечные очереди сверкали и скрежетали, словно мечи, высекающие огонь при страшных ударах о панцири и кольчуги.
Поверженные тяжело падали вниз. На металлических обломках сверкали звёзды, кресты, фигуры птиц и зверей, как старинные гербы.
Один самолёт ушёл глубоко под снег и успокоился на пятиметровой глубине. Лицо героя было совершенно цело, и на губах застыла улыбка. Хищный горностай не мог добраться до его закрытых глаз и долго царапал черными коготками непроницаемое и прозрачное забрало, колпак из плексигласа.
Это был лейтенант Шимко. Он лежал не тронутый тлением в своём прозрачном гробу, пока его не откопали из-под снега товарищи и не похоронили в высокой могиле, насыпанной из камней поверх гранитной скалы.
Иные сваливались с неба на землю объятые чёрным дымом и пламенем, как поверженные демоны. От иных самолётов отрывались парашютисты и парили, словно отделившаяся от тела душа.
Две такие души, упав на землю, пошли друг к другу, продолжая яростную вражду и после смерти своих машин. Они резались ножами и боролись до тех пор в глубоком и рыхлом снегу, пока один не победил другого.
Это был капитан Запрягаев, настигший своего врага сначала на самолёте, затем пешком.
Одного парашютиста нагнал самолёт с красными звёздами и срезал ему стропы ударом крыла. Белый купол взметнулся вверх, а чёрный карлик закувыркался вниз, нелепо дрыгая конечностями, как сорвавшийся с паутины паук.
Выходя из пике, погубивший его самолёт издал гамму звуков, раскатившуюся над горами, как громкий хохот.
Самолёты с красными звёздами гоняли и били стаю желтоносых и желтокрылых самолётов до тех пор, пока они не исчезли с неба.
И в чистом весеннем эфире звучали русские крики:
— Бей! Жми! Тарань!
И ругательства, полные ярости, освященные библейскими словами о матери, о боге.
И кончилась эта битва очень странно. Победившие самолёты собрались в тесный круг, сделали несколько спиралей и вдруг стали падать, падать один за другим в пропасти и на скалы, словно разучились летать.
Один при падении загорелся, другой разбился в щепы, а из третьего, сдвинув стеклянный колпак, вылез раскрасневшийся лётчик и, утирая пот сорванным с головы меховым шлемом, погрозил кулаком небу:
— Что, подловили? А ну, кто кого подловил?..
И стал считать по пальцам:
— Шимко — двух, Запрягаев — трех, Березко — двух, я — одного с Меркуловым, одного с Зубковым и двух ещё сам…
Считая, он глядел вверх, весь ещё во власти небесной битвы. Он не успел закончить счет, как осёкся и потемнел лицом, увидев горящий самолёт.
Он бросился в свою кабину, взял ракетницу, охапку ракет и пошел к горящей машине. Снег был так глубок, что ему пришлось ложиться, всем телом уминать себе дорогу, затем делать шаг вперёд. Это было тяжело и медленно. И, останавливаясь, чтобы отдышаться, он пускал вверх ракеты.
Это был капитан Бакулин, командир эскадрильи, которая провела этот бой.
Сейчас он не думал о том, сколько удалось сбить врагов, потерпел ли он поражение или одержал победу, он стремился лишь к одному — помочь упавшим товарищам, спасти их, кто ещё уцелел. Одного спасать было нечего. Когда Бакулин подошел к пропасти, на дне которой, проточив громады снега, звенел синий ручей, он увидел напротив остывающий, фиолетовый скелет сгоревшего самолёта. То, что было лётчиком, темнело в средине небольшим комком, похожим на запёкшееся сердце. По этим останкам Бакулин попытался определить — кто это? Его ведомый — весёлый голубоглазый Березко или его заместитель — закаленный в боях Меркулов. Двое осталось их, когда он скликал по радио уцелевших после боя. Почему не выбросился он с парашютом? Не слышал ли приказа или не мог, будучи ранен в воздухе.
Было немыслимо перейти снежную пропасть и невозможно уйти. И неизвестно, сколько бы стоял Бакулин, если бы в стороне не раздался выстрел. Это стрелял не то Меркулов, не то Березко, уцелевший на том самолёте, что упал на обратном скате скалы.
И Бакулину захотелось, чтобы это был Березко. Его юный и беззаветный ведомый. Самый молодой лётчик эскадрильи. Он повёл его в этот смертельный бой, и он отвечал за него, как старший брат.
Меркулов был взросл и многоопытен. Одиннадцать самолётов сбил он лично и семнадцать в группе с товарищами. У него было больше возможностей уцелеть в бою и при посадке в этих зловещих, лысых скалах. Конечно, для полка он был более ценным лётчиком: сложившийся грозный ас, а Березко только начинал боевую жизнь и только подавал надежды.
И всё же всем сердцем Бакулин желал найти именно его. Бакулин шел к Меркулову или к Березко остаток дня, всю светлую холодную ночь, давая то белые, то красные, то зелёные ракеты. Наконец он увидел самолёт, разбившийся в куски. Кабина лежала отдельно от крыльев.
Лётчик сумел пройти навстречу командиру не более ста метров. Когда капитан подошёл к нему, он приподнялся на руках и, словно извиняясь, сказал застенчиво:
— Думал сохранить машину, но подломал себе ноги.
Это был Березко.
Бакулин обнял и жарко поцеловал его, а потом среди карликовых корявых берёзок нарезал самых прямых и стал прибинтовывать к ним ноги Березко тонко нарезанными кусками парашюта.
