О сапожнике Матоуше и его друзьях - [47]

— Я пойду в деревню и принесу, — предложил друг. — У меня дома есть кое-что, тебе хватит до Праги.

— Нет, — возразил отец Тончи, — там жандармы, у них острый нюх: они, как собаки, чуют издали… Но без денег нельзя идти… Знаете что? Вернитесь тропинками, переночуйте у нас в Лоукове, и жена вам даст, сколько нужно… После моего побега там ночью будет безопасно, а завтра вы перед восходом солнца уйдете.

Пехару показалось, что Тонча услышала эти слова и тепло улыбнулась, ее улыбка снова вызвала в нем беспокойство. Он почувствовал, как взволновалась разделяющая их даль, и волны принесли ему печальный привет.

Пехар поблагодарил.

— Как только будут деньги, я верну.

— Хорошо, — ответил отец, ища в карманах карандаш и кусок бумаги, чтобы написать жене записочку насчет денег. Но он ничего не нашел. — У вас нет? — спросил он своих спутников.

— Нет.

— Тоничка мне поверит, если я ей на словах передам вашу просьбу, — прошептал Войта и покраснел.

Отец заметил смущение Пехара, и его хмурое лицо просветлело. И на мрачном лице Матоуша промелькнула едва заметная улыбка.

— До свидания, — простились они, с минуту поговорив, и разошлись: каждый в свою сторону.

Пехар направился в Лоуков, все время оглядываясь, чтоб проверить, не идут ли следом жандармы; он спешил укрыться в лесу. Сапожник провожал его глазами, пока тот не исчез из виду. Мысли и чувства Матоуша летели вслед за Пехаром, ему хотелось бежать за ним и сказать: «Твоя опасность — это и моя опасность; станем братьями на жизнь и на смерть!»

Матоуш вдруг почувствовал себя таким одиноким, таким внутренне опустошенным, словно все в душе его было разбито, — рухнула надежда на великую борьбу и великую победу. Горечь обиды болью пронизала его, и на глаза навернулись слезы. И ко всему этому — впереди тюрьма.

Долго стоял сапожник и не мог разогнать тяжелых дум. Но прежний Матоуш победил. Он махнул рукой и пошел окружной дорогой по холмам, чтоб его не заметили жандармы. Подходя к селу, Матоуш увидел отца Пехара, работавшего в поле на коровенке. Матоуш сообщил ему, что произошло в Праге и что случилось с его сыном. Старик от испуга выронил трубку и прошептал:

— Только бы его не поймали и не повесили.

— Ему не впервые, вывернется.

Отец устыдился своего страха, поднял с земли трубку и, сделав вид, что поверил уговорам Штепанека, спросил:

— Так конец дележу господских земель?

— Что идет — не пропадет. Придет время, заберем у господ всю землю, все имения, замки, фабрики и будем там работать и хозяйничать сообща. Все долги отменим, не будет ни заимодавцев, ни должников. Каждый получит то, что ему нужно для жизни.

— А не делить?.. — удивился Пехар, сдвинув шапку с затылка на лоб.

— Нет, не делить. Снова бы повторилась старая история: тот, кто сильнее, взял бы себе все. Проклятый круг завертелся бы попрежнему, и через некоторое время господа снова бы сели нам на шею.

Матоуш волновался и долго говорил о будущем. Бедняк слушал, почесывая за ухом, а наслушавшись, перебил его:

— Ну… ну… надо доборонить.

Он схватил вожжи, крикнул на коровенку и, погоняя ее, стал размышлять о том, что услышал сейчас.

— Уничтожить долги — это хорошо, но хозяйничать сообща… нет… Лучше иметь свой клочок земли. Ну, буренка, ну!

Матоуш смотрел, как над стариком вьется табачный дым, а из-под бороны поднимается пыль.

Предчувствие не обмануло Матоуша: два жандарма пришли за ним, чтобы отвести его в тюрьму. Но сначала они обошли все село. Жандармы введены новым императором, и до сих пор здесь их не видели. В селе их боялись, и было чего бояться. Ружья и каски у них блестели, усы торчали — у одного рыжие, у другого белесые. Повсюду заглядывают, смотрят сердито, будто хотят перестрелять всех встречных, а село сжечь. В голове у них крепко засел приказ: нагнать страху на людей. Жизнь для них — это погоня; аресты, штрафы — для них потеха. У них всюду глаза, всюду уши: они записывают все, что видели и слышали, что пронюхали. Горе жандармам, если они, возвратившись в казармы, не принесут ничего, что грозило бы людям тюрьмой или хотя бы денежным штрафом. Собака не привязана или без намордника — штраф. Печная труба деревянная или недостаточно высокая — штраф. Человек закурил недалеко от овина — штраф. Не отстегнуты постромки у лошади, когда она стоит с возом, — штраф. Дом без номера — штраф. Этих собак, труб и курильщиков, лошадей с постромками, домов без номера во Вранове целые дюжины. Значит, дюжины и штрафов.

Когда жандармы выявили все беспорядки, они направились к избе Штепанека за Матоушем. День клонился к вечеру. Жандармы пробрались оврагом по кустарнику и, чтобы навести ужас, сразу ворвались в избу и стукнули об пол прикладами. Затрясся пол, зазвенели в окнах стекла.

— Где Матоуш Штепанек?

Бедная мать задрожала от страха.

— Утром ушел куда-то.

— Куда?

— Не знаю.

— Когда вернется?

— Сказал, что к вечеру.

— Мы подождем.

Жандармы сели за стол. Старуха дрожала как осиновый лист. Чтоб было страшнее, жандармы не сняли ни касок, ни ружей.

— Что это за; святой в шубе тут у вас, на стене?

— Это не святой, это — Гавличек.

— А здесь кто?

— Это — Гус.

Мать была так сбита с толку, что чуть не сказала «святой Гус».