О религии - [2]

Человѣчество не задаетъ себѣ и не пытается разрѣшать никакихъ задачъ. Люди, сколько мнѣ извѣстно, въ извѣстные періоды жизни, а не всегда задавали себѣ задачи и искали отвѣтовъ, и главное, я самъ задавалъ себѣ задачи и пытался на нихъ отвѣчать. Вотъ что должно было сказать вмѣсто «человѣчество», и вотъ причина, почему разсужденіе пришло для невѣрующихъ къ безвыходному положенію. Сказавъ же, что извѣстные мнѣ люди и я самъ въ нѣкоторыя минуты жизни имѣли и имѣю[тъ] склонность ставить себѣ естественныя задачи и искать на нихъ отвѣты, сказавъ это, я выведу только то, что склонность эта свойственна людямъ, что многіе живутъ, удовлетворяясь отвѣтами религіи; многіе же довольствуются одними вопросами безъ отвѣтовъ.[7] Не довольствуясь отвѣтами религіи, остаются безъ отвѣта, что не составляетъ для нихъ несчастья, такъ какъ вопросы эти представляются имъ не постоянно, но временно, и такъ какъ вопросы эти успокаиваются страстью, увлеченіемъ, трудомъ и привычкой удалять ихъ. Есть люди и много, которые умираютъ, не думая о нихъ. Кромѣ того я изъ наблюденія выведу то замѣчаніе, что участь и тѣхъ и другихъ равна. Для людей вѣрующихъ въ самой вѣрѣ есть тайное[8] чувство сомнѣнія, для невѣрующихъ въ замѣнъ успокоительныхъ отвѣтовъ есть гордое сознаніе того, что человѣкъ самъ себя не обманываетъ.

[9]Выведу я еще то, что религія сама по себѣ не есть истина, такъ какъ религій много есть, было и будетъ, а есть только произведенiе человѣческаго ума, отвѣчающее на извѣстную склонность, <какъ гаданія,[10] пѣсни и т. п.>. Намъ говорятъ: религія все объяснила; допустивъ разъ существованіе Бога, вы знаете все: какъ начался міръ? человѣкъ? отчего разные языки, отчего радуга? что будетъ за гробомъ? и т. д. Это – правда. Все ясно, исключая самой религіи, которая тѣмъ темнѣе, чѣмъ яснѣе все остальное. Религій много, и всѣ они просятъ вѣры и снисхожденія къ неразумному основанію, все остальное представляютъ яснымъ. <Я знаю сумашедшаго священника, который говоритъ, что онъ Богъ Деиръ, что мать его Гаргара раздѣлила свѣтъ на два полушарія, надъ которыми надъ однимъ онъ, надъ другимъ Картограй и т. д. У него сложная запутанная миѳологія, объясняющая начала всѣхъ вещей, и онъ сердится, когда допрашиваешь его о началѣ, но зато въ простыхъ вопросахъ жизни онъ съ улыбкой показываетъ вамъ, какъ всѣ явленія жизни подтверждаютъ его начала и какъ они ясны.> – Для людей же, неудовлетворяющихся религіозными отвѣтами, всѣ явленія жизни одинаково неясны, но зa то ни въ одномъ нѣтъ болѣе неясности, чѣмъ въ другомъ. Почему ростетъ растеніе? какая сила сдерживаетъ атомы? также неясно какъ то, чтò будетъ за гробомъ и какъ явился первый человѣкъ. —

Кругъ знаній людскихъ есть рѣдко нанизанное ожерелье. Бусы – это наши знанія, на которыя намъ радостно смотрѣть и которыя мы перебираемъ съ гордостью, – черная нитка – это хаосъ мысли – неизвѣстность, который намъ страшенъ. Религія съ первобытнымъ пріемомъ тряхнетъ ожерелье, и всѣ бусы вмѣстѣ; только у нея подъ рукой остается въ одномъ мѣстѣ большая доля черной нитки, на которую мы не должны смотрѣть, но за то между сдвинутыми бусами – красота, симетрія, и нѣтъ промежутка для сомнѣнія. Невѣрующіе болѣе или менѣе искусно раздвигаютъ на равные промежутки бусы, чтобы закрыть нитку, но она видна между каждыми двумя бусами. Задвинемъ промежутокъ передъ глазами, тѣмъ больше онъ въ другой сторонѣ круга.[11] 

Комментарий В. Ф. Саводника

Рукопись, автограф Толстого, занимает полный лист писчей бумаги, in– folio, без фабричного клейма и водяных знаков; исписано три страницы, последняя страница чистая. Почерк довольно крупный и четкий. Встречаются помарки, поправки и дополнения, вписанные между строк и сбоку на небольших оставленных полях. Первоначальное заглавие: «Можно ли доказывать религію» зачеркнуто автором и заменено новым. В конце текста записано другое заглавие: «О либерализмѣ вѣка и конституціи», относящееся, очевидно, к другой задуманной Толстым, но ненаписанной им статье.

Время написания рукописи точно определяется записью дневника от 16 октября 1865 г.: «Читал Гизо-Вит доказательство религии и написал первую статейку по мысли данной мне Montaigne». Очевидно Толстой имеет в виду одно из религиозных сочинений Генриетты Витт, рожд. Гизо, дочери историка и политического деятеля Франсуа Гизо. К тому времени, как была сделана запись в дневнике Толстого, были изданы книги Витт: «Petites méditations chrétiennes à l’usage du culte domestique» (1862) («Некоторые христианские размышления по поводу домашнего богослужения»), «Nouvelles petites méditations chrétiennes» (1864) («Еще некоторые христианские размышления») и «Histoire sainte racontée aux enfants» (1865) («Священная история, рассказанная детям»). Сам Толстой называет в качестве своего вдохновителя знаменитого французского мыслителя XVI века Монтэня, в «Опытах» которого, действительно, встречаются неоднократно размышления о религии, особенно в его «Апологии Раймона Себонда» («Essais», livre II, ch. XII: «Apologie de Raimond Sebond»). Интересно отметить, что первая попытка Толстого формулировать свои взгляды на религию связана с именем скептика Монтэня.