Я основываю эти обобщения на том, что сумел вспомнить из своего собственного детского взгляда на жизнь. Хотя память коварна, мне она кажется основным способом узнать, как работает детский разум. Только воскрешая собственную память, мы можем понять, насколько искаженным ребенок видит мир. Возьмем следующий пример. Как бы я сейчас воспринял школу Св. Киприана, если бы я смог вернуться, в моем теперешнем возрасте, в 1915 год? Что бы я подумал о Самбо и Флип, этих страшных, всемогущих чудовищах? Я бы их счел парой неумных, поверхностных неудачников, изо всех сил карабкающихся по общественной лестнице, которая, что было очевидно любому здравомыслящему, была в любой момент готова обрушиться. Я бы их испугался не больше, чем я бы испугался ореховой сони. Более того, тогда они мне казались фантастически старыми, в то время, как — хотя я не уверен в этом — скорее всего, они были несколько младше, чем я сейчас. А кем бы мне показался Клиффи Бёртон, с руками кузнеца и красным, презрительным лицом? Всего лишь маленьким неопрятным мальчиком, которого с трудом можно отличить от сотен других маленьких неопрятных мальчиков. Эти два набора фактов лежат в моем уме рядом друг с другом, так как это — моя собственная память. Но мне было бы очень трудно смотреть на мир глазами любого другого ребенка, кроме как используя силу воображения, которая может меня увести совсем не туда. Ребенок и взрослый живут в различных мирах. Если это действительно так, то мы не можем быть уверены, что школа, а именно школа-интернат, уже не то вместилище ужасов для многих детей, каким она была раньше. Уберите Бога, латынь, розги, классовые различия и сексуальные табу — и страх, ненависть, снобизм и неразбериха вполне могут остаться. Очевидно, что моей главной проблемой было полнейшее отсутствие какого-либо чувства пропорций и вероятностей. Это привело к тому, что я принимал за должное возмутительное, принимал за чистую монету абсурдное, и мучался из-за полнейших пустяков. Было бы неверным утверждать, что я был «глупым» или «невежественным». Взгляните на собственное детство, и вспомните все глупости, в которые верили, и все пустяки, приносившие страдание. Слабость ребенка в том, что он начинает с чистого листа. Он не понимает и не подвергает сомнению общество, в котором он живет, а взрослые могут воспользоваться его доверчивостью, и заразить его чувством неполноценности и страхом нарушить таинственные, страшные законы. Возможно, что все то, что происходило со мной в школе Св. Киприана, может произойти и в самой «просвещенной» школе, пусть в более тонкой форме. В чем я, однако, уверен, так это в том, что школы-интернаты хуже, чем дневные школы. Ребенку лучше, если убежище-дом неподалеку. И я считаю, что своими характерными пороками английский высший и средний класс частично обязаны практике, до недавнего времени повсеместной, отдавать своих детей в интернаты в возрасте девяти, восьми или даже семи лет.
Я никогда не возвращался в школу Св. Киприана. Годовщины окончания, встречи выпускников и тому подобное оставляют меня равнодушным, даже когда мои воспоминания хорошие. Я никогда не возвращался в Итон, хотя там я был относительно счастлив. Я однажды проезжал неподалеку в 1933 году, и заметил, что ничего не изменилось, разве что в магазинах стали продавать радиоприемники. Что же касается школы Св. Киприана, то само ее название столько лет вызывало во мне такую глубокую ненависть, что я не мог рассматривать ее достаточно отстраненно, чтобы понять значимость того, что со мной там происходило. В каком-то смысле, только в течение последнего десятилетия я обдумал свои школьные годы, хотя память о них меня всегда живо преследовала. Думаю, что если я увижу школу сейчас, то на меня она не произведет сильного впечатления — предполагая, что она все еще стоит (много лет назад мне сказали, что она якобы сгорела). Если мне нужно будет проехать через Истборн, то я не сделаю крюк, чтобы не смотреть на школу, а если я проеду мимо самой школы, то возможно, я даже остановлюсь на минуту возле низкой кирпичной стены над крутым берегом, и посмотрю через ровную спортплощадку на уродливое здание с асфальтированной площадкой перед входом. А если бы я зашел внутрь, и вновь почувствовал чернильный, пыльный запах главного кабинета, канифольный запах молельни, затхлый запах бассейна и холодную вонь уборной, то наверное, мои чувства были бы такими же, как и у любого взрослого, посещающего места, где он провел детство: как все уменьшилось, и как я постарел! Но факты таковы, что на протяжении многих лет я едва бы выдержал еще раз на нее взглянуть. Лишь в случае крайней необходимости я бы ступил ногой в Истборн. У меня даже появилось предубеждение против Суссекса, графства, в котором расположена школа Св. Киприана, и будучи взрослым, я приезжал в Суссекс лишь однажды, и то ненадолго. Сейчас же память об этом месте полностью вышла из моего организма. Его чары уже не действуют, и у меня даже не осталось враждебности для того, чтобы надеяться, что Флип и Самбо мертвы, или что школа действительно сгорела.
