О пути Мадьяр с Урала в Лебедию - [10]

2) Н. Я. представляет себе массу переселенцев „не рассеянных по огромному пространству, а идущих более или менее скученно, и следовательно производящих шум и гвалт и распугивающих этим самым дичь“. Не знаю, но мне представляется дело иначе; едва ли Мадьяры, эти полудикие и конечно недисциплинированные наездники двигались скученно подобно войску. Нам кажется, их орде естественнее было идти в рассыпную, разбредаясь за добычей по лесам, а потому они занимали довольно большие пространства и могли находить достаточно пищи (дичи и рыбы).

3) Что касается самой пищи, то едва ли птицы составляли главную достававшуюся им дичь. Не говоря уже о том, что могли быть в лесах той полосы в то время и зубры, надо иметь в виду еще другой род дичи, который по всей вероятности в изобилии водился тогда в лесах Поволжья и Поочья. Я разумею оленей. Н. Я. признает этих животных существенным пропитанием Угров в их прародине; но это предположение следует кажется распространить и на время движения Мадьяр по течению Волги и отчасти Оки. На родине они были оленеводами, а на пути олени могли быть их главной добычей на охоте.

4) Н. Я., как отличный знаток рыбного промысла и рыболовства в России, доказывает, что существует преувеличенное понятие о количестве рыбы в реках, столь отдаленных от устьев, как средняя Волга, Ока и их притоки, и что рыбой масса Угров, идя ко рекам, не прокормилась бы. С этим нельзя не согласиться. Но во-первых, при существовании в порядочном количестве другой пищи (о чем я говорил выше), рыба могла служить только подспорием и на столько-то ее хватало, а во-вторых можно ли по состоянию рек относительно количества в них рыбы в наше время судить о их состоянии 1000 лет тому назад? Надо же иметь в виду тот громадный ущерб, который нанесен рыбному населению рек развитием судоходства!

5) Одно из главных возражений Н. Я. Данилевского против направления пути Мадьяр вдоль рек (Волги и Оки) заключается в том, что препятствием такому движению были дремучие леса, покрывавшие все то пространство, где должны были двигаться переселенцы, так что и „берега рек сплошь до воды заросли лесом“, и следовательно были непроходимы. Но такое представление о берегах, совершенно заросших лесом, мне кажется, основано также более на современных наблюдениях, и едва ли применимо к древнейшему времени. Такие реки, как Кама и Ока и даже более значительные притоки последней, быв в ту отдаленную эпоху несравненно шире и многоводнее, чем ныне, не могли терпеть на больших протяжениях по берегам своим, в особенности по обоим, леса и притом густого, ибо несомненно росту его мешали с одной стороны постоянные разливы, с другой — частые изменения русла. Поэтому путь по берегам таких рек не мог быть особенно затруднителен, и даже конные Мадьяры, по моему мнению, могли следовать беспрепятственно по крайней мере по одному из берегов реки Оки [26].

Итак вопрос о пути Мадьяр из прародины я еще не считаю вполне исчерпанным, в вопросе же о местоположении „Лебедии" я готов вполне принять поправку Н. Я. Данилевского, помещающего ее южнее, чем она намечена у меня. При этом оговариваюсь однако, что существование лесов в древности в той полосе, о которой идет речь, кажется мне все-таки довольно сомнительным и после доводов моего критика, стоящего за таковое. Предложенное Н. Я. остроумное объяснение имени Лебедии происхождением от травы лебеды — весьма заманчиво и по-моему правдоподобно. Его можно допустить тем скорее, что слово лебеда, как славянское название травы, с которой очевидно Угры познакомились очень рано, перешло и в мадьярский язык: laboda означает родственный лебеде вид травы — дикий шпинат [27]. Но этим объяснением Н. Я. очевидно подрываете только что упомянутое свое мнение об исконном существовании лесов в южной Руси, ибо по его собственным словам местности, в которых находим названия Лебедянь и Лебедин, должны были обладать теми же признаками, что и более южная Лебедия, т. е. признаками настоящей степи (островá Лебеды), а не леса. Этим я заканчиваю свои немногие замечания. Предлагая их вниманию читателя на ряду с остроумными и в высшей степени интересными мыслями и соображениями моего глубокочтимого критика, я льщу себя надеждой вызвать таким образом для всестороннего и более подробного обсуждения и решения данного бесспорно крайне любопытного вопроса как опять того же ученого критика, так может быть и других, более меня компетентных в затронутых специальных сторонах предмета судий.

Рыжков Л.Р

Просмотрел весь материал. Данилевского критика правильная, но это еще не все.

1. Хунгар (джунгар, уйгур) — монгольское племя северо-западного Китая стараются давно изобразить приуральцами, чтобы дать статус аборигенов нашим поволжцам мари, мэря, удмутам — остаткам монгольских нашествий в Поволжье. Зачем? Чтобы дать венгерско-эстонско-финскому нашествию при разделе России привкус "возвращения на этническую родину". Я уже писал, что эстонцы СС пели гимн: "Эстония граничит с Монголией, а для русских здесь места нет".

2. Вторая фальшь заключается в роде занятий хунгар: или это кочевники, но тогда это захватчики везде — и в Поволжье, и в Венгрии, и в Эстонии, как монголы или гунны в Европе. Это нужно, чтобы придать перемещению хунгар вид "переселений" вместо "нашествий", отсюда и их "полуземледелие", и охота, и рыбная ловля. Данилевский с блеском с этим разделывается, подсчитывая количество дичи. Нет! Это кочевники, и я видел венгерский аттракцион "древних венгров" для туристов. Ковбойские штаны, монгольские шапочки, которые до сих пор входят в национальный костюм, отлов лошадей и быков из стад, монгольские кнуты и арканы. А раз кочевники, то на наших и европейских территориях — это захватчики, как гунны и готы.