О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников - [9]

. Плетнёв отвечал: «…Я же и сам мало знаю об этой непоэтической эпохе поэта. Соболевский, верно, более меня хранит разных разностей»[29]. Но Бартенев продолжал настаивать, подчёркивая, что в данном случае его занимают не столько факты, сколько «оттенки… всё то, что так близко современнику и неуловимо для поколения нашего»[30]. Ответом было довольно пространное письмо Плетнёва: «…О Пушкине везде говорить надобно, как о человеке, которого не собственный вкус его и ум сводили на житьё с людьми, а изгнание и непреоборимая судьба. И в родительском-то доме он был чужой и лишний; что же сказать о пребывании в Кишинёве между офицерами? Конечно, у Пушкина не было характера и он легко отдавался первому, кто утром стащит его с постели. Но это не был действительный Пушкин. Его настоящие черты частию в разных лирических отступлениях в Онегине, начиная с посвящения, частию в таких стихотворениях, каковы: „Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон“. Кто лично не знал Пушкина, тот только из подобных эпизодов может верно и живо составить о нём приблизительно ясное понятие. Анненков, говорят, воспользовался всеми документами; но он изображает Пушкина так, как немецкие биографы изображают древних. Одни письма Пушкина, напечатанные Соболевским в Биографических Записках, восприимчивую натуру биографа более животворили бы, нежели эти сухие документы»[31].

Нельзя, разумеется, согласиться с утверждением, будто «у Пушкина не было характера», но мысль о суровой судьбе поэта справедлива и была принята Бартеневым.

Книгу «Пушкин в Южной России», сразу по выходе, Бартенев послал и И. П. Липранди, который был источником многих необходимых сведений при её создании, с просьбой сообщить свои замечания. Липранди, в это время отставной генерал-майор, охотно согласился выполнить просьбу. 10 мая 1865 года он писал Бартеневу: «Относительно желания вашего иметь некоторые подробности о пребывании A. С. Пушкина в Кишинёве и Одессе (1820—1825 гг.) я с большим удовольствием исполню по получении облегчения от раны, что позволит мне заглянуть в дневник и дополнить памятью»[32]. Из-за болезни работа над замечаниями Липранди затянулась, и они попали к Бартеневу только в начале 1866 года. Липранди сделал в общей сложности более тридцати исправлений и дополнений. По объёму и значительности содержания это составило самостоятельные мемуары. Получив их, Бартенев в очередной книжке «Русского Архива» (№ 8—9 за 1866 год) перепечатал полный текст «Пушкина в Южной России» и следом — замечания Липранди, с указанием страницы, к которой каждое замечание относится (некоторые были смягчены и выпущены по цензурным соображениям) .

Не ограничившись этим, Бартенев передал рукопись Липранди B. П. Горчакову, ранее сообщившему ему для его книги особенно много сведений о кишинёвской жизни Пушкина. Выполняя просьбу Бартенева, Горчаков сделал на полях присланной ему рукописи множество карандашных пометок, иногда очень существенных.

Своими замечаниями поделился с Бартеневым и М. Н. Лонгинов.

Таким образом, действуя с обычной энергией и изобретательностью, Бартенев сумел значительно расширить арсенал фактов, характеризирующих этот период пушкинской биографии.

Значение собранного Бартеневым огромного материала для создания научной биографии Пушкина — выяснения обстоятельств его жизни и работы, понимания особенностей характера, знакомства с его интересами, привычками, взаимоотношениями с окружающими людьми, друзьями и врагами — невозможно переоценить. Многие важнейшие моменты биографии Пушкина без собранного Бартеневым вообще нельзя было бы представить сколько-нибудь полно и достоверно, будь то обстоятельства южной ссылки или роковой дуэли и смерти. В каждой монографии о Пушкине ссылок на Бартенева больше, чем на любой другой первоисточник.

Одновременно с собиранием биографических материалов Бартенев считал своим прямым долгом собирание рукописей сочинений и писем Пушкина в оригиналах или копиях.

Как мы знаем, именно с копирования и публикации писем поэта к П. В. Нащокину началась пушкиноведческая деятельность Бартенева. Позже на страницах «Русского Архива» и Пушкинских сборников им была впервые опубликована значительная часть переписки Пушкина. Бартенев собственноручно скопировал более 60 писем Пушкина. Часть из них была им получена из Румянцевского музея, а остальные обнаружены в результате кропотливых поисков. Каждая интересная находка была для него подлинным праздником, он с восторгом писал о ней друзьям.

При публикации письма часто сопровождаются примечаниями редактора. Так, письмо к М. Я. фон Фоку 8 июня 1831 г. имеет примечание: «И по времени написания, и по содержанию очевидно, что Пушкин хлопотал о разрешении ему издавать журнал, но опасался, что в интересах Булгарина и К° ему или откажут, или будут его теснить… Это письмо есть поразительное свидетельство, в каком печальном и безрадостном положении находилась русская литература, и его одного достаточно было бы для характеристики целой эпохи». Черновое письмо Пушкина Д. В. Давыдову (август 1836 г.) по поводу статьи о партизанской войне для «Современника», подвергшейся нападению военной цензуры, сопровождается следующим рассказом: «Её отдали на цензурный просмотр известному А. И. Михайловичу-Данилевскому. Пушкин отозвался: „Это всё равно, как если бы князя Потёмкина послать к евнухам учиться у них обхождению с женщинами (слышано от Н. В. Шимановского)“».