О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др. - [4]
В атмосфере заметно обострившихся и усложнившихся духовных исканий создаются благоприятные условия для дальнейшего развития и совершенствования приемов и принципов психологического анализа. И приоритет здесь также был на стороне авторов малых форм. К этому располагала специфика структуры этого жанра, его возможности, особая его избирательность. Все компоненты его, весь его, так сказать, «инструментарий» был нацелен на изображение процессов внутренней жизни человека, быта его души. Художественные открытия, которыми обогатят литературу авторы малых жанров, будут, кроме того, свидетельствовать о подлинно творческом отношении их к традициям, и прежде всего таких писателей, как Пушкин, Достоевский и Толстой.
В рассматриваемый период довольно интенсивно заявила о себе тенденция к «новому открытию старого», к новым оценкам и переоценкам как творческих биографий, так и отдельных произведений предшественников. В начале XX века на свою интерпретацию их традиций претендовали как реалисты, так и символисты [14].
Особо следует сказать о Пушкине. О настоятельной необходимости «возвращения» к Пушкину, к новому прочтению его произведений, к более глубокому постижению непреходящей ценности его художественных открытий писали Ап. Григорьев и Н. Страхов, Тургенев и Достоевский, Л. Толстой и Гончаров. У каждого из них был «свой» Пушкин, свой подход к нему и свое понимание, но в главном они были единодушны, а именно в том, что «в Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках» [15].
Это «возвращение» к Пушкину не было, конечно, случайным. Известно, что современная ему критика, как и критика нескольких последующих поколений, не смогла по достоинству оценить масштабность его открытий в прозе, оригинальность, своеобразие его повестей. Заметно повышенное внимание к Пушкину было обусловлено и тем, что его творчество оказалось на редкость созвучно тем философским в художественным тенденциям, которые были связаны с утверждение), новой концепции личности пореформенного времени, с напряженными поисками более совершенных приемов и принципов в изображении мира и человека. Речь идет о поистине гениальном совершенстве композиции пушкинских произведений, о его довольно простых, на первый взгляд, а по сути необыкновенно сложных приемах изображения психологии, характера героя и авторской позиции.
Пристальный интерес у писателей нового исторического периода вызывают такие достоинства прозы Пушкина, как краткость и точность, которые были связаны с отсутствием в описаниях детальных подробностей и обширных авторских рассуждений. Это стремление к лаконизму было своего рода протестом против широко распространившихся в конце XIX века чрезмерно объемных, эпигонских романов. Именно в этом плане следует рассматривать и смену форм повествования, которая наметилась в последней четверти века: эпически широкие и пластические формы стали уступать место более экспрессивным и динамичным. Эта тенденция затронула довольно многих писателей, и не только романистов, но и авторов рассказов и повестей. «Странное дело, — писал Чехов, — у меня теперь мания на все короткое. Что я ни читаю — свое и чужое, все представляется мне недостаточно коротким»[16]. Известно, что обратиться к созданию «Анны Карениной» Толстого побудил Пушкин, его «Повести Белкина». Известно также, что именно привлекло его в Пушкине: прочит» однажды первую строчку из знаменитого отрывка «Гости съезжались на дачу», Толстой заметил: «Вот прелесть-то!.. вот как надо писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, комнаты, а он вводит в действие сразу»[17].
Характеризуя развитие принципов психологического анализа в русской литературе XIX века, А. Лежнев писал: «„Пиковую даму” можно назвать психологической повестью без психологии. Между тем, последующая русская литература строится именно на разработке психологической мотивировки, все более и более сложной и тонкой. Это есть уже у Лермонтова. Это возрастает в степени у Тургенева и достигает своего высшего развития у Достоевского и Толстого. Мотивировка делается определительнее и богаче, психологический анализ приобретает самостоятельное значение, переставая быть простой ремаркой. У Пушкина мотивировка раскрывается в действии, у Толстого или Достоевского само действие раскрывается в мотивировке, получает в ней смысл не только житейский, но и художественный»[18]
В целом это суждение не вызывает возражений. Но, как уже отмечалось, на грани XIX — XX веков заявляет о себе тенденция иного свойства: возврат к пушкинским принципам психологического анализа, к тому, что здесь именуется «психологической повестью без психологии». Понятно, что речь идет не о простом возвращении к Пушкину, а о новаторском развитии его традиций. Очевидно и то, что этот опыт воспринимался и осваивался с учетом достижений писателей послепушкинского периода. Многим в этом смысле русская литература была обязана Достоевскому, В произведениях которого «психологический анализ приобретает самостоятельное значение». И вот Достоевский будет не раз ставить перед собой задачу вернуться к пушкинскому лаконизму и «простодушию» в изображении психологии. Так, в 1869 году он намечает себе программу (раздумывая над неосуществленным замыслом рассказа о «воспитаннице»): «Рассказ вроде пушкинского. (Краткий, без объяснений, психологически-откровенный и простодушный)»
