О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др. - [160]

И хорошо за стол свой сесть

В кругу родном и тесном,

И, отдыхая, хлеб свой есть,

И день хвалить чудесный (2, 338).

Известно, что в той, довоенной жизни, были свои и весьма значительные трудности, и не только — материального порядка, и автор не скрывает их, хотя, разумеется, о многом и не говорит. Но он ведет речь о (богатстве души человека, н это богатство писатель не склонен был плодить из жизни зажиточной, тут для него не было знака равенства. Имея ввиду свою страну «у той кровавой даты», он говорит: «Как ты была еще бедна И как уже богата!» (2, 342).

И все же понятно, почему та жизнь представляется им положительно прекрасной: она ведь полностью уничтожена войной и продолжает деть только в их душе, в памяти их чувств. Некоторая идеализация здесь возможна и, однако, дело не в ней. Война с ее утратами и несчастьями заставила на многое, в том числе и на себя самого, взглянуть иначе, более широко и проницательно, позволило многое существенно переоценить, а то и — открыть заново. Анюта понимает это: «Не подсказала б та беда, Что бабьим воем выла, Не знала б, может, никогда, Что до смерти любила» (2, 345),

Итак, война посягнула на самое заветное и святое: она разрушила лом и поставила на грань смерти и позора не только мужа и жену, но и детей. «Плач о Родине» — такова первая часть названия, которое лает своей поэме Твардовский (вторая — «Песнь ее судьбы суровой»). Иначе говоря, речь идет о войне всенародной, о том, что беда коснулась всех и всего. «Кровавым заревом» полыхает небо, в дыму и пыли луга и поля, на дорогах отступающие войска и беженцы, «гурты, возы, трехтонки», «смятенье, гомон, тяжкий стон», «и детский плач и патефон», «смешалось все».

«Плач» потому, что невыносимо больно видеть, как страдают от жары и стужи, от голода и бомбежек дети, «плач» от бессилия помочь им, как-то заслонить их от войны. Боль, бессилие и стыд испытывали мужчины — солдаты, когда поспешно покидали свои города и селезня, оставляли врагу на расправу и разграбление свои дома, когда видели, как по дороге бредут женщины с детьми, «с меньшим, уснувшим на руках, с двумя при юбке». Трудно определить те чувства, которые испытывал солдат, когда ему приходилось свою «пушечку» поставить «в огороде» дома, в котором продолжала жить мать с детьми…

И это было далеко не все, что предстояло еще перенести, перестрадать. Тяжелейшими испытаниями были плен и окружение. В первом случае приходилось «сборным, стыдливым строем» идти под скорбным взглядом матерей, жен и детей, в другом — «украдкой», «тайком», «под стать чужому» встречаться с женой не в своем собственном доме, в котором расположился теперь и «тешился» враг, а «в холодной пуне», «на том остывшем сене», что «в саду косил он под окном, когда война приспела».

Андрей Сивцов, как человек добрый, честный и совестливый, весь во власти «стыда и горя злого». Эти страдания до неузнаваемости изменили его: «глядит хозяйка: он — не он…» «Худой, заросший словно весь посыпанный золою», в глазах у него печаль, в душе глухое раздражение, на лице тень «усмешки незнакомой». Он не очень верит, что сможет дойти до фронта, совсем слабая у него надежда остаться в живых. Но он уходит несмотря ни на что и вопреки всему (был ведь еще и соблазн остаться дома, с женой и детьми), уходит туда, где «день один, как год, тяжел, что день, порой минута», уходит по долгу совести и памяти о тех, кто шел, да не дошел. «Так я дойти обязан» (2, 360, 364).

Только плач способен передать всю боль и скорбь Анюты, которую с малыми детьми отправляют в лагерный барак, а затем в услужение на немецкий хутор. Все это равносильно смерти, а то и хуже ее, страшнее. Это смерть медленная: она призвана убить личность (имя героини заменяют номером); предать полному забвению прошлое (а без этого человек как бы и не жил на свете); изо дня в день казнить сердце матери страданиями ее детей (в холоде и голоде немецкой неволи у нее родился четвертый ребенок).

В сыром тряпье лежала мать,

Своим дыханьем грея

Сынка, что думала назвать

Андреем — в честь Андрея…

И в каторжные ночи

Не пела — думала над ним:

— Сынок, родной сыночек.

Зачем ты, горестный такой,

Слеза моя, росиночка,

На свет явился в час лихой,

Краса моя, кровиночка? (2, 272).

Эту колыбельную песню трудно отнести к обычным, традиционным: здесь радость материнской любви смешана с горькими воспоминаниями и причитаниями. Тлетворное воздействие войны, как видим, затронуло сферы самые что ни на есть личные, глубоко интимные.

Невольно возникает вопрос, как удалось выстоять в такой чудовищной круговерти, какие силы надо было иметь для этого и откуда взялись они, эти силы?

Любовь великая, неистовая, необыкновенной сосредоточенности — это она едва ли ни в первую очередь являлась источником и силы, и верности, и стойкости. Для Анюты в этой любви к дому, семье, мужу — защитнику отечества, было все — и смысл жизни, и патриотизм, и мужество противостояния всем трудностям и несчастьям войны. Именно она, эта любовь, как раз и сообщает поэме Твардовского героический настрой, придает ей другую тональность, позволяющую говорить, что это не только «Плач о Родине», но и «Песнь ее судьбы суровой».