О пролетарской культуре (1904-1924) - [112]

Так пытается решать его тов. Гастев. Здесь начинается наше расхождение с ним. Мы полагаем, что исследование нарождающейся культуры следует вести, исходя в первую очередь из условий техники, но не всецело из них, не только из них. Третье положение противоречит второму: оно берет не всю живую действительность с ее тенденциями, а только часть ее, одну сторону. Технический процесс производства есть основа социальной жизни, но не вся эта жизнь. Пролетариат живет трудом, но не исключительно в труде: он живет также в сфере экономических отношений к капиталу и рынку, как продавец рабочей силы и покупатель предметов потребления. Он живет также в сфере возникающей отсюда политической, а затем и «культурной» борьбы; в узком смысле слова. Пролетарская жизнь есть целое, и надо исследовать ее в целом, а не вырывать кусок, хотя бы и очень важный, основной. Здесь Гастев хочет решать вопрос чересчур «просто», – значит, как видим, вступает в противоречие и с первым своим положением.

4. «Металлургия Нового Света, автомобильные и аэропланные фабрики Америки и Европы и, наконец, военная промышленность всего земного шара нового мира – вот новые гигантские лаборатории, где создается психология, где фабрикуется культура пролетариата». Это «надо принять как аксиому», повторяет затем Гастев.

И на это мы не согласны. Решение вопроса становится еще более «упрощенным». Вместо целой живой действительности берется уже не одна ее сторона, а кусок этой ее стороны. И берется без анализа. Механическое производство в общем можно признать передовым: научная техника, концентрирующая гигантскую сумму накопленного опыта, огромная концентрация живой рабочей силы. Но разве ниже по научно-технической прогрессивности, напр., химическая индустрия Германии? А затем, насчет «всей военной промышленности земного шара» следовало быть много осторожнее, именно со времени мировой войны. Дело в том, что «промышленная мобилизация», с необыкновенным расширением военной индустрии, втянула в нее огромную массу отсталых элементов, по всему прошлому не пролетарских, а мелкобуржуазных и крестьянских. Коренной пролетариат всюду был сильно разбавлен, а во многих случаях прямо-таки затоплен ими. Сразу стать «культурным авангардом» рабочего класса они, конечно, не могли. Напротив, как раз отсталостью этих масс определились некоторые организационные особенности самой военной индустрии, в том числе, как увидим, одна важнейшая, по мнению Гастева, тенденция.

Итак, уже в исходных пунктах нашего критика есть несомненные ошибки и противоречия. Но, прежде чем проследить, как они на деле приводят его к ложным выводам, нам надо остановиться на одной скрытой ошибке, свойственной не одному Гастеву, на ложной предпосылке, которая бессознательно принимается в наше время огромным большинством людей. Это – смешение трех глубоко-различных организационных понятий: «планомерная организация», «регулирование», «нормирование».

Гастев, несомненно, разделяет нашу основную идею относительно культуры вообще, классовой или не классовой: именно, что она сводится к совокупности методов и средств организации социальной жизни людей. Согласится он, вероятно, и с тем, что пролетарская культура идет в направлении планомерной организации жизни, сначала самого класса, затем всего общества. Но что такое эта планомерная организация?

Когда в Германии был широко проведен государственный капитализм, то многие – вероятно, почти все – экономисты рассматривали его, как «планомерную организацию» экономики общества, проведенную буржуазией в ее интересах. На самом же деле это была далеко еще не планомерная организация, а только регулирование, в наибольшей же части и того меньше – всего лишь нормировка.

Через широкую и глубокую реку требуется построить мост. Постройка «планомерно организуется» инженерами. Что сюда входит? Сначала исследование местных условий, т. е. приобретение новых, относящихся к задаче данных. Затем составление и разработка плана, т. е. комбинирование этих данных с накопленным раньше техническим опытом при помощи научных методов. Затем подбор соответственных работников, приобретение материалов, орудий, целесообразное распределение всех этих элементов производства. Наконец, сообразное с планом выполнение самого дела. Можно ли охватить такую совокупность организующих актов одним понятием «регулирования»? Конечно нет.

Регулирование – это только «упорядочение» того, что делается, внесение правильности в идущий процесс работы. Глубже лежит вся творческая сторона процесса, которая и есть его основа. Ее можно обозначить, как «комбинирование» разных элементов процесса – взявши термин в самом широком значении: комбинирование данных опыта в стройный план, живых и мертвых элементов производства в цельную действенную группировку.

Когда этим путем создан план и реально собраны воедино все условия его выполнения, тогда «дело» идет этап за этапом к своей цели: организованной системе вещей, называемой мостом. В самом ходе дела возникают несогласованности и противоречия. Напр., рабочие, исполняющие одну операцию, не поспевают за другими, которые ведут другую, технически предшествующую или последующую; у иных обнаруживается нерасчетливость в обращении с материалом, или неосторожность с машинами; некоторые служащие вызывают недовольство и протест подчиненных, чем нарушается ход работы; какие-нибудь доставленные машины оказываются по величине полезного действия ниже, чем предполагалось, какие-нибудь строительные материалы не с теми коэффициентам сопротивления, что значились в проекте и по договорам с поставщиками, и т. под. Тогда выступает на сцену второй момент организационного процесса: «регулирование». Оно устраняет противоречия, вносит необходимую согласованность во взаимоотношения разных живых и мертвых факторов, изменяет для этого их пропорции, темп работы, отбрасывает негодное, и т. д. Оно не создает, а исправляет то, что уже есть; оно само по себе не инициативно, а только следует за событиями, за требованиями, которые предъявляет ход дела. Оно подобно судебному приговору, который не предотвращает преступления, но восстановляет нарушенный им порядок.