О природе и языке - [61]

Ну что ж, возьмем несложный случай: сенсомоторный интерфейс. Всегда было принято считать, что такой существует, однако это отнюдь не очевидно. Возможно, что существуют различные интерфейсы для артикуляции и восприятия, и, более того, не очевидно, что как для артикуляции, так и для восприятия есть только по одному интерфейсу. Предположим, что, верно, нечто вроде картины Морриса Халле [51]: на каком-то уровне признаки дают инструкции органам артикуляции. Ну, необязательно, чтобы они делали это все сразу в один и тот же момент в процессе деривации. Может быть, одни дают инструкции в один момент, потом могут идти еще какие-то фонологические вычисления, затем дается еще одна инструкция и т. д. Возможно, в данном смысле, это распределенная система. Вполне возможно. Я хочу сказать, с какой это стати биология должна быть настроена таким образом, чтобы в процессе вычисления был один фиксированный пункт, когда у вас есть интерфейс? Вполне возможно, что интерпретация постоянно находится «на связи» и происходит циклически, и даже на каждом этапе цикла инструкции для органов артикуляции и перцептивного аппарата могут быть различными по своему характеру (вместо единой фонетической репрезентации) и распределенными в рамках вычислительного процесса. Еще возможны взаимодействия вроде тех, что предлагались в моторной теории восприятия. При этом возможны взаимодействия между двумя аспектами фонетического интерфейса. Так что я подозреваю, что весьма вероятно нас ожидают самые разнообразные сюрпризы.

С другой стороны, со стороны смысла, как мне представляется, могут быть кое-какие наводящие на размышления результаты. Из числа наиболее интересных синтаксических исследований, которые сейчас проводятся (обычно их называют «семантикой», хотя, по-моему, их следует рассматривать как периферию синтаксиса), многие не удовлетворяют естественным минималистским условиям, налагаемым на языковую способность: теория связывания, сфера действия квантора и даже операции, которые, видимо, связаны с передвижением, вроде стирания, включенного в антецедент (antecedent contained deletion). Все это укладывается в общую картину с трудом. Для начала, эти операции контрцикличны, и даже если они циклические, то связаны с куда более сложными правилами, переносящими структуры в фонологический компонент, и с другими сложностями, объясняющими отсутствие взаимодействия с основными синтаксическими правилами. Предположительно, это всего лишь интерпретирующие системы со стороны смысла, аналог артикуляторной и акустической фонетики, того, что происходит непосредственно за пределами языковой способности. В действительности, никто не имеет каких-то особых представлений о вычислительных процессах непосредственно за пределами языковой способности. Можно сказать, что есть язык мышления или что-то подобное, есть понятия и пр., но в системе вне языковой способности никогда не было никакой структуры. Ну и может быть, это как раз и есть начало открытия какой-то структуры прямо на грани, применяющей операции, похожие на внутренние операции, но, вероятно, не точно такие же. Свойства у них другие.

Есть кое-какие интересные варианты; к примеру, эти внешние операции не повторяются, так что, по- видимому, нет последовательного циклического подъема квантора, последовательного циклического стирания, включенного в антецедент. Это же, видимо, верно и для операций, которые, вероятно, находятся на стороне звука, между внутренним интерфейсом «синтаксис — фонология» и внешним интерфейсом между языковой способностью и сенсомоторной системой. То, что связано с тяжестью, скажем, сдвиг тяжелой именной группы и все операции, подпадающие под ограничение «правой крыши»¹⁷, сформулированного Россом (right roof constraint), — это все также не повторяется. Эта часть внутреннего синтаксиса в какой-то мере периферийная. Она не относится к тому, что можно было бы представить себе необходимым центром языка: к механизмам для формулирования мысли во внутренних языковых выражениях. Операции фонологического компонента, в широком понимании, продиктованы потребностями сенсомоторной системы. И если эти операции обладают свойствами, похожими на свойства, внешние для какого- то другого интерфейса, то вот это наводит на размышления. Так что, может быть, это начало какого- то нетривиального исследования систем мышления, того, как они действуют в точке, близкой к языковой способности, где к ним можно получить хоть какой-то доступ. Это новые вопросы, вопросы, проистекающие из настойчивого требования — верного или неверного, — чтобы внутренние операции обладали весьма систематическими минималистскими свойствами.

Основная суть в том, что, как это обычно и бывает в науке, стремишься показать, как языковая способность выполняет определенные условия, но при этом приходится открыть, что это за условия, и предполагается, что эти условия откроются в процессе постановки вопросов о том, как языковая способность им удовлетворяет. Это не как в случае инженера, которому дают некие условия и говорят: «Выполняй их». Тут мы находимся в процессе открытия, нам надо выяснить, каковы эти условия, и выяснение того, в чем заключаются условия, есть часть процесса выяснения, как их выполнить, так что эти два процесса идут рука об руку. Если окажется, что весь этот подход в целом имеет смысл как тема исследований, то это приведет к куда более тщательному исследованию самих интерфейсов, того, что находится по другую сторону от них. Это было бы крупное исследовательское начинание, которому до сих пор в этой тематике, в общем-то, не находилось места.