О природе и языке - [44]

Если подвергнуть эти вопросы минималистской критике, то все начинает выглядеть совсем иначе. Похоже, что есть доля истины в традиционной идее о том, что глаголы согласуются с существительными, а не наоборот. То, что согласуется, — надо полагать, глагол, прилагательное, артикль и т. д., — видимо, имеет неинтерпретируемые признаки — признаки, которые не получают самостоятельной интерпретации от внешних систем. Стало быть, зачем они там нужны? В этом-то и есть несовершенство. Несовершенство — это неинтерпретируемые признаки.

Согласовательные признаки — интересный случай, поскольку иногда они интерпретируются, а иногда — нет. А еще один интересный случай — это, на самом деле, падеж. Системы падежей и словоизменительные системы изучаются тысячи лет. Это ядро традиционной грамматики — словоизменительные системы, включающие падежные системы; об этом есть огромная масса литературы. К 1940-м и 1950-м гг. в рамках структурализма эта традиция обзавелась довольно сложным формальным аппаратом. Так, скажем, «Kasuslehre» Романа Якобсона [25] — это тонкий анализ падежных систем. Но насколько я могу установить, там никогда не проводилось никакого различия между тем, что мы сейчас называем структурным и глубинным падежом; я недостаточно хорошо знаком с литературой, чтобы проверить самому, но я спрашивал других людей, и среди них Джузеппе Лонгобарди, и, по-видимому, никакого четкого признания различия нет. В своем «Kasuslehre» Якобсон, что принципиально, такого различия не проводит; его замысел заключается в том, чтобы показать, что каждый признак обладает всеми «нужными» свойствами (как при стандартном структуралистском подходе), так что каждый падежный признак должен обладать семантическими свойствами. Так, аблатив имеет какое-то семантическое свойство, и пр. А потом он пытается показать, что и номинатив с аккузативом имеют реальные семантические свойства. Ну не имеют они этих свойств! Падежи делятся на те, которые имеют семантические свойства, как преимущественно датив, и те, которые таких свойств не имеют, как номинатив и аккузатив (или эргатив и абсолютив). Насколько мне известно, это деление не было замечено до использования подхода ПиП; затем, в начале 1980-х гг., как-то сразу выяснилось, что это ядро естественного языка, система, которую изучали веками, даже тысячелетиями, распалась на две части, одна из которых представляет собой несовершенство (по крайней мере на первый взгляд), а вторая — нет. И глубинные падежи, те, что связаны с семантикой, на самом деле не являются несовершенством: они маркируют семантическое отношение, о котором надо знать интерпретатору (подобно множественности при существительных). А с другой стороны, зачем нам номинатив и аккузатив (или эргатив и абсолютив), они-то что делают? Интерпретации они не получают: существительные интерпретируются совершенно одинаково, независимо от того, в номинативе они или в аккузативе, это как словоизменительные признаки при прилагательных и глаголах: кажется, будто бы их там быть не должно. Это и в самом деле ведет к интересным вопросам. Если вы интересуетесь минималистскими вопросами, то вы именно это и спросите: а зачем они там нужны? По-моему, имеется, по крайней мере, правдоподобное предположение: они присутствуют, возможно, как оптимальный метод реализации чего-то другого, что там должно быть, а именно смещенности.

Семантика выражений, как представляется, распадается, по меньшей мере, на две части: то, что в свое время называлось интерпретацией глубинной и поверхностной структуры. Как представляется, есть просто различные виды семантических свойств: как именно они подразделяются, не вполне ясно, но кое- какие различия вполне заметны. Есть свойства, связанные с тем, что часто называется тематическими отношениями, такими как пациенс, экспериенцер и пр.; а есть такие, которые вроде бы относятся к дискурсу, как новая/старая информация, определенность (specificity), топик и другие подобные вещи. По всей видимости, это различные категории семантических свойств, но как именно их разделить, — не совсем понятно. Возьмем сферу действия кванторов; в работах двадцатипятилетней давности она считалась прототипическим поверхностным свойством, а теперь считается прототипическим не-поверхностным свойством, свойством ЛФ. Из непроанализированных феноменов это не очевидно. Но когда узнаешь больше, то и в самом деле видишь, как все распадается на различные виды, а затем, в структуре более членораздельной теории, они даже и встречаются как будто в других местах, если, конечно, теория правильная. Итак, есть свойства, связанные с ЛФ и более поверхностные.

Если посмотреть на свойства, относящиеся к поверхности, то, как правило, это периферийные явления, явления, относящиеся к краю конструкции. Скажем, указание на определенность, как правило, встречается на краю выражения (возьмите, к примеру, сдвиг объекта (object shift), передвижение к краю глагольной составляющей, дающее определенность, указание на то, что информация старая, и пр.). И есть еще такая традиция, ее трудно представить в ясной форме, но в ней явно что-то есть, и она гласит, что поверхностный субъект чаще оказывается более или менее определенным; исключения бывают, но все же он тяготеет к конкретной интерпретации. Быть может, это, по сути, то же самое. Реальный фокус — это тоже периферийный феномен, с левой периферии, да и все эти вещи, как представляется, имеют некое периферийное качество. В то же время другая категория семантических свойств вроде бы не является смещенной к краю; она больше связана локальными отношениями с другими элементами, которые приписывают это семантическое свойство; именная группа связывается с глаголом, с предлогом или еще с чем-то подобным. Это дает тета-отношения. Если так работает система мышления, значит, она ищет информацию двух видов: один связан с краем, другой связан локально. Тогда хорошо сконструированные языки будут иметь свойство смещенности. Выражение должно будет каким-то образом различать эти виды информации и, действительно, оптимальным способом достижения этой цели будет — просто прибегнуть к смещению; фонетически выражения интерпретируются с краю, хотя семантически (тематически) они интерпретируются в локальной позиции, в позиции, где происходит операция