О природе и языке - [19]

Галилей ссылался на алфавитное письмо, но это изобретение оказывается успешным потому, что оно отражает природу языка, которая изображается с помощью этих значков. Вскоре после смерти Галилея философы-грамматисты Пор-Рояля сделали этот дальнейший шаг, говоря о «чудном изобретении» средства конструирования «из 25 или 30 звуков того бесконечного множества выражений, которое не несет в себе ничего подобного тому, что происходит у нас в уме, но позволяет нам раскрыть другим все, что мы думаем, и всевозможные движения нашей души». Это «бесконечное множество выражений» представляет собой форму дискретной бесконечности, подобной бесконечному множеству натуральных чисел. Теоретики Пор-Рояля признали, что «чудное изобретение» должно стать центральной темой изучения языка, и оригинальным образом развили это прозрение, вырабатывая и применяя идеи, которые лишь много позже стали ведущими темами научного поиска. Одни обрели вторую жизнь и новую форму в понятии Sinn и Bedeutung Фреге, другие — в структуре непосредственных составляющих и трансформационных грамматиках второй половины XX в. С современной точки зрения термин «изобретение», конечно же, неуместен, но центральное свойство языка, которое выявил Галилей и его преемники, не менее «чудно» и как продукт биологической эволюции, протекание которой лежит далеко за гранью нынешнего понимания.

То же свойство человеческого языка, с его видимой биологической изолированностью, заинтриговало и Чарльза Дарвина, когда тот обратил внимание на эволюцию человека. В своем «Происхождении человека» Дарвин писал, что собаки в отношении понимания языка, по-видимому, находятся «на той же стадии развития», что и годовалые младенцы, «которые понимают много слов и короткие предложения, но не могут еще вымолвить ни слова». В этом отношении, полагал Дарвин, между людьми и другими животными есть лишь одно различие: «Человек отличается единственно своей едва ли не бесконечно большей силой связывания самых разнообразных звуков и идей воедино». Это «связывание звуков и идей» и есть то самое «чудное изобретение» комментаторов XVII в., которое Дарвин надеялся каким-то образом интегрировать в теорию эволюции.

В теорию эволюции, но не обязательно в процессы естественного отбора: и уж точно не только в них, поскольку они-то тривиальным образом действуют в физическом «русле» и их эффекты надлежит открывать эмпирическим путем, а не задавать определением. Стоит напомнить также и о том, что Дарвин твердо отверг гиперселекционизм своего близкого коллеги Альфреда Рассела Уоллеса, который реанимировали в некоторых современных популярных версиях так называемого «неодарвинизма». Дарвин неоднократно подчеркивал свое убеждение, «что естественный отбор является главным, но не единственным способом видоизменения», тем самым недвусмысленно учитывая целый ряд возможностей, в том числе неадаптивные изменения и функции, возникшие без участия селекции и детерминированные из структуры. Все эти темы живы и в современной теории эволюции.

Интерес к природе и происхождению «чудного изобретения» ведет к исследованию того компонента человеческого мозга, который отвечает за эти уникальные, поистине волшебные достижения. Этот орган языка, или, как мы могли бы его назвать, «языковая способность», принадлежит всему человеческому виду в равной мере, и отклонения, насколько нам известно, крайне незначительны, за исключением очень серьезной патологии. При созревании и взаимодействии с окружающей средой всеобщая языковая способность принимает то или иное состояние, проходя несколько стадий и, по-видимому, окончательно стабилизируясь к пубертатному периоду. Состояние, достигаемое этой способностью, напоминает то, что в обыденном употреблении называется тем или иным «языком», но лишь отчасти: мы более не удивляемся, когда категориям, внушаемым здравым смыслом, не находится места при стремлении понять и объяснить феномены, которые эти категории по-своему описывают. Вот еще одно достижение галилеевской революции, которое ныне принимается как данность в точных науках, но за их пределами по-прежнему считается неоднозначным — по-моему, неосновательно.

Внутренний язык, в специальном смысле, есть некоторое состояние языковой способности. Каждый внутренний язык обладает средствами конструирования ментальных объектов, которыми мы пользуемся для выражения наших мыслей и интерпретации непрекращающегося ряда явных выражений, с которыми мы сталкиваемся. Каждый из этих ментальных объектов соединяет звук и значение в конкретной структурированной форме. Ясное понимание того, как конечный механизм может сконструировать бесконечное множество таких объектов, было достигнуто лишь в XX в. в трудах по формальным наукам. Эти открытия позволили эксплицитным образом подойти к той задаче, которую выявили Галилей, теоретики Пор-Рояля, Дарвин и некоторые другие — целая россыпь других мыслителей, насколько я сумел выяснить. Последние полвека немалая часть изучения языка посвящена исследованию таких механизмов — в изучении языка они называются «порождающими грамматиками» — и это важная инновация в долгой и богатой истории языкознания, хотя, как всегда, прецеденты есть, в данном случае они прослеживаются к Древней Индии.