О природе и языке - [14]

Идея о том, что язык может быть устроен экономно, продиктована разнообразными соображениями. Уже многие труды в структуралистской традиции указывали, что организация языковых инвентарей подчиняется неким принципам экономии (см. недавнее обсуждение соссюровской идеи о том, что «danslalangueil пу aquedesdifferences» [в языке нет ничего, кроме различий] ⁺ , в терминах принципа блокирования в (Williams 1997)). В традиции порождающей⁷ грамматики попытки дать критерий оценки для отбора конкурирующих способов анализа систематически базировались на идее простоты, и выше всего ценились те решения, сложность которых была минимальной (наименьшее число элементов, наименьшее число правил). Непосредственное отражение этих идей можно также найти в изучении употребления языка, где попытки определить степень сложности основывались на количестве вычислительных операций, которые надо было совершить (как в «теории деривационной сложности»; критическое обсуждение см. в (Fodor; Bever, and Garrett 1974)). Такие принципы, как «избегай местоимения», также предполагали выбор наиболее элементарной формы, совместимой с грамматичностью (в частности, опущение местоимений, насколько возможно, следует предпочитать выражению местоимений), — эта идея имеет связь с подходом Грайса⁸ к успешному применению языковых структур в разговоре. Позднее идея «избегай местоимения» была генерализована и в результате возникли принципы структурной экономии (см., например (Cardinaletti and Starke 1999; Giorgi and Pianesi 1997; Rizzi 1997 b)), которые вынуждали выбирать минимальную совместимую с грамматичностью структуру. С середины 1980-х гг. принципы репрезентационной и деривационной экономии вышли на передний план синтаксической теории. (Введение понятий и техник минималистского синтаксиса см. также в (Radford 1997; Uriagereka 1998).)

6.2. Репрезентационная и деривационная экономия

В том, что касается репрезентационной экономии, важную роль приобрел принцип полной интерпретации, согласно которому на уровне интерфейсов каждый элемент должен пройти проверку интерпретацией. Соответственно, если процессы исчисления таковы, что на каком-то уровне репрезентации присутствуют неинтерпретируемые элементы, то ко времени достижения логической формы (ЛФ) эти элементы должны исчезнуть. К примеру, вставные элементы вроде there, которые необходимы для выражения обязательной позиции субъекта в таких конструкциях, как (34 а), сами по себе не имеют референтного содержания и, надо полагать, вообще не получают никакой интерпретации на уровне логической формы. Поэтому, в силу принципа полной интерпретации они должны исчезнуть прежде, чем этот уровень будет достигнут. Классическим подходом к этой проблеме является, например, гипотеза о том, что вставной элемент при достижении ЛФ замещается полнозначным субъектом, что представляет собой еще один пример неявного передвижения и дает интерпретацию ЛФ типа (34 b), которая соблюдает принцип полной интерпретации (однако см. другой анализ в (Williams 1984; Мого 1990)).

(34)

There came a man

A man came

‘Пришел мужчина’.

Такой анализ сразу же объясняет тот факт, что отношение между вставным и полнозначным субъектом локально в том же смысле, в каком локальны аргументные цепочки (например, отношение между поверхностным субъектом пассивного предложения и его «следом», пустой позицией объекта, в которой семантически интерпретируется поверхностный субъект:

Johnwasfired       ‘Джон был уволен’⁹; по большому

счету оба отношения должны подчиняться ограничениям на локальность, таким как релятивизированная минимальность, о чем см. ниже): в обоих случаях сохраняется одна и та же конфигурация на уровне ЛФ ((Chomsky 1986 а) на основе наблюдений (Burzio 1986)).

На деривационном уровне экономия выражается принципом, который гласит, что передвижение — это операция на крайний случай: не бывает «свободного», подлинно факультативного передвижения, всякое удлинение цепочки должно быть мотивировано какой-то вычислительной потребностью. Неплохую интуитивную иллюстрацию этой идеи дает передвижение глагола к словоизменительной системе, которое мотивируется потребностью глагола подобрать аффиксы времени, согласования и пр., которые сами по себе не составляют отдельных слов: таким образом, определенные виды передвижения мотивируются потребностью выразить структуру как последовательность грамматичных и произносимых слов. Такого рода связь между передвижением и морфологическими требованиями помогает, кроме того, объяснить некоторые диахронические обобщения: утрате передвижения глагола к флективной системе в английском языке сопутствовало или непосредственно предшествовало радикальное ослабление флективной парадигмы (см. (Roberts 1993) и многие работы по той же тематике). Необходимо учитывать и целый ряд осложняющих факторов, однако сама базовая корреляция между богатой словоизменительной морфологией и передвижением глагола представляется вполне стойкой, во всяком случае для романских и германских языков (см. также (Vikner 1997) и указанную там литературу).

Непосредственной иллюстрацией передвижения как крайней меры служит модель согласования причастий прошедшего времени в романских языках. Причастие прошедшего времени, скажем, во французском языке, не согласуется с неподвижным прямым дополнением, но согласуется, если объект передвигается, как, например, в относительной конструкции: