О неином - [3]
ГЛАВА 4
Фердинанд. Ты убедил, что на «неином» следует задержаться. После такого многообещающего начала я не стану торопиться уйти от этой темы. Итак, скажи: что ты понимаешь под неиным?
Николай. То, что я под ним понимаю, не может быть выражено при помощи иного и иначе: ведь всякое иное изложение будет уступать ему и, конечно, будет слабее него. Как иначе можно назвать то, что ум пытается видеть посредством «неиного», раз оно предшествует всему, что может быть высказано пли помыслено? Ведь все богословы видели, что Бог превыше всего, что может быть постигнуто; и поэтому они утверждали, что Он сверхсубстанциален, выше всякого имени и пр. То же самое они утверждали нам в Боге через «сверх», и через «без», и через «не-» или «не», и через «до». Ведь одно и то же: Он - субстанция сверхсубстанциальная; Он - субстанция без субстанции; Он - субстанция несубстанциальная; субстанция не субстанциальная, а субстанция до субстанции.7 Но каково бы ни было название, раз то самое, что ты называешь, есть не что иное, как оно же самое, то, следовательно, неиное - проще и прежде, а средствами иного оно несказуемо и невыразимо.
Фердинанд. Не хочешь ли ты сказать, что неиное есть утверждение, или отрицание, или что-нибудь в этом роде?
Николай. Совсем нет, но оно - до всего такого; оно - то, что я много лет искал при помощи совпадения противоположностей, как показывают многочисленные книги, написанные много об этом способе рассмотрения.
Фердинанд. Но полагает ли неиное что-нибудь или оно отрицает что-либо?
Николай. Оно усматривается прежде всякого полагания и отрицания.
Фердинанд. Оно, следовательно, не есть ни субстанция, ни сущее, ни единое, ни что-либо другое.
Николай. Я по крайней мере понимаю так.
Фердинанд. То есть ни не-сущее, ни ничто.
Николай. И это мне представляется так же.
Фердинанд. Я по мере сил следую за тобой, отец. И наиболее достоверным представляется мне то, что неиное не постигается ни утверждением, пи отрицанием, ни другим каким-либо образом; но, кажется, оно необыкновенным образом приближается к самому вечному.
Николай. Устойчивое, прочное, вечное представляется во многом причастным неиному, тогда как инаковость или изменение совершенно не могли бы быть восприняты им. Однако поскольку вечное есть не что иное, как вечное, то оно, конечно, будет иным в отношении к неиному. И поэтому я усматриваю, что неиное прежде вечного и прежде всех век существует превыше всякого постижения.
Фердинанд. Так, без сомнения, должен утверждать всякий, рассматривающий это одинаково с тобою, раз оно, предшествуя всему, простирается на все, что может быть высказано. И все-таки меня удивляет, что единое, сущее, истинное и благое существуют после него.
Николай. Нужно заметить, что, хотя единое и кажется весьма близким к неиному (так как все определяется либо как единое, либо как иное, так что единое есть как бы неиное), тем не менее единое, поскольку оно есть не что иное, как единое, есть иное в отношении к самому неиному. Следовательно, неиное проще единого, потому что оно от неиного имеет то, что оно единое, а не наоборот. В самом деле, богословы, которые принимали вместо неиного единое, рассматривали само единое прежде противоположения (contradictionem), как это мы читаем в «Пармениде» Платона и у Дионисия Ареопагита. Однако, поскольку единое есть иное в отношении к не-единому, оно не совершенно приводит к первоначалу всего, которое не может быть иным ни по отношению к иному, ни по отношению к ничто, поскольку оно точно так же ничему не противоположно, как ты увидишь ниже. Точно так же рассуждай и о бытии. Ведь хотя и кажется, что в нем отчетливо просвечивает неиное, так как никоим образом нельзя представить Его как отличное от чего-нибудь существующего, однако неиное предшествует ему. Так же нужно сказать и об истинном, в котором подобным же образом нельзя отказать ничему сущему, и о благе, хотя нет ничего, что не было бы причастно благу. Ввиду этого все это берется как откровенные имена Божии, хотя они и не достигают точности. Однако в собственном смысле нельзя утверждать, что они существуют после ценного. Ведь если бы они были после неиного, то каким образом любое из этого было бы не чем иным, как именно тем, что оно есть? Таким образом, неиное оказывается раньше этого и прочего из вещей, которые существуют хотя и не после него, однако благодаря ему. Следовательно, ты правильно стал спрашивать обо всех вещах, которым предшествует неиное, существуют ли они после него и каким образом это вообще возможно.
Фердинанд. Если я тебя правильно понимаю, то можно представить, что неиное существует до всего так, что оно не может не быть во всем том, что оказывается после него, даже если одно из этого противоположно другому.
Николай. Я считаю, что это так.
ГЛАВА 5
Фердинанд. Прошу тебя, отец, позволь мне рассказать о том, что я обнаружил, будучи таким образом приведен к неиному; тогда, если я, на твой взгляд, заблуждаюсь, ты сможешь поправить меня в твоем духе.
Николай. Говори, Фердинанд.
Фердинанд. Усматривая неиное отдельно до всякого иного, я вижу Его так, что обнаруживаю в нем все, что можно видеть, потому что вне Его ничто не может ни быть, ни познаваться. Даже само иное в отношении бытия и познания не может избежать его. Ведь я не могу даже представить себе, чтобы то или иное бытие или понимание могло быть вне неиного, вплоть до того, что, если бы даже ничто и свое незнание я попытался увидеть без неиного, я тщетно и бесполезно пытался бы этого достичь. В самом деле, каким образом ничто усматривается как ничто, если не через неиное, раз ничто есть не что иное, как ничто? Равным образом - о незнании и обо всем прочем: все, что есть, есть постольку, поскольку есть неиное; и все, что мыслится, мыслится постольку, поскольку оно мыслится как неиное; и все, что видится как истинное, до тех пор видится как истинное, пока оно рассматривается как неиное. И вообще все, что видится как иное, постольку видится как иное, поскольку оно - не иное. Как без ненного ничего не остается и ничего нельзя будет познать, так при Его наличии все и существует, и познается, и созерцается. Само же неиное есть адекватнейшее понятие, различие и мера всего существующего, что оно существует; и всего несуществующего, что оно не существует8; и могущего быть, что оно может быть; и всего существующего так, что оно существует так; и всего движущегося, что оно движется; и всего покоящегося, что покоится; и живущего, что живет; мыслящего, что мыслит, и т. д. В нем я усматриваю необходимость бытия, потому что вижу, что неиное определяет самого себя, а тем самым и все, что может быть наименовано.
В первый том Сочинений включены все главные произведения созданные в 1440–1450 годах. В них развертывается учение Николая о совпадении противоположностей в первоедином, о творческой роли человека во Вселенной, намечается новая, предкоперниканская космология.
Николай Кузанский, Николай Кузанец, Кузанус, настоящее имя Николай Кребс (нем. Nicolaus Krebs, лат. Nicolaus Cusanus; 1401, Куза на Мозеле — 11 августа 1464, Тоди, Умбрия) — крупнейший немецкий мыслитель XV в., кардинал, философ, теолог, учёный, математик, церковно-политический деятель."Собираясь говорить о высшем искусстве незнания, я обязательно должен разобрать природу самой по себе максимальности. Максимумом я называю то, больше чего ничего не может быть. Но такое преизобилие свойственно единому. Поэтому максимальность совпадает с единством, которое есть и бытие."Перевод и примечания В.
Во второй том Сочинений вошли его главные произведения 1449—1464 гг. «Апология ученого незнания», «О видении бога», «Берилл», «О неином», «Игра в шар», «Охота за мудростью» и др. На почве античной и средневековой традиции здесь развертывается диалектика восхождения к первоначалу, учение о единстве мира, о человеке как микрокосме и о цели жизни.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.