О недостоверности иудео-христианства - [6]
Евангелие от Иоанна 19,30: «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух». Евангелие от Луки 23,46: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух.. И когда он говорил это, он покидал мир». Евангелие от Матфея 27,46 и Евангелие от Марка 15,34: «а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»
Идея Троицы, то есть, «божественного триединства Бога отца, сына и святого духа» – идея отнюдь не еврейско-христианского происхождения, но мы находим ее в истории, как доказано, уже на много веков раньше. К примеру, индийские «религии» знают «триединого Бога», греки ввели принцип святой троичности среди своих богов; Марциал, римский поэт, живший примерно в 38-102 годах после н.э., называл Гермеса Трисмегиста – Гермеса трижды величайшего, который был «совсем один и трижды один»; культ Дионисия знал тройственность Загреи, Фанеса и Диониса, а в тогдашней Италии Юпитер, Юнона иМинерва рассматривались как единство, и так далее. Ориген, самый значительный христианский теолог первых трех столетий, еще учил, что Иисус Христос не был могущественнее своего отца, а уступал ему в силе: «Мы учим этому, так как верим его собственным словам, где он говорит: «отец, пославший меня, больше меня». (Иоанн, 14,28)
В Никее в 325 году состоялось самое большое собрание, которое знало христианство или «христианская секта» до того момента. Более трехсот епископов из примерно одной тысячи, которые были в гигантской империи, собрались там по приглашению императора. Евсевий Кесарийский (примерно 265-339) написал не только первую историю церкви этого «христианства» и биографию императора Константина, но и протокол собора. (Сегодня в церковных кругах говорят о конференциях епископов и синодах.) Из протокола мы узнаем, в частности, что император появился в византийской пышности, и что оплаченные (!) панегиристы описывают его выход словами: «Как ангел Бога сиял он в пламенном жаре пурпура и блеске золота и драгоценных камней. Он превосходил всю свою свиту величием, красотой и честью (...) Он прошел до самого первого ряда мест, где посреди собрания для него было предоставлено золотое кресло. (...) Константин произнес речь и взывал к миру и согласию». Его метод добиться мира, был прост. Письма с жалобами и полемическим содержанием он приказал сжигать, чтобы споры среди священников остались неизвестными прочим людям. И в остальном император постоянно вмешивался в переговоры, хотя он вовсе не председательствовал на Соборе. Основной спор шел о единственной букве, о «i». Уже упомянутый Евсевий Кесарийский как раз зачитал собору крестильный символ веры своей общины, где, среди прочего, Христос обозначался как «перворожденный» и «единорожденный», который до всего времени был «рожден» отцом. «Веруем в «господа Иисуса Христа», слово Божье, Бога из Бога, света из света, жизнь из жизни, единственного рожденного сына, перворожденного всего творения, порожденного отцом, родившегося до всех эонов...» Присутствующие епископы договорились об этих формулировках. Тут внезапно вмешался император и потребовал к удивлению участников собора абсолютно новое определение. У него было для этого греческое слово, которое еще не упоминалось на соборе: «homousios» (единосущный). В данном случае сие означало, что раввин Иисус как «Христос» был единой сущностью с Богом, то есть, что он и сам был Богом. Но как раз это отрицали приверженцы пресвитера (по-гречески: старейшина ранне-христианской общины) Арий из Александрии. Для Ария раввин Иисус был только лишь самым благородным, самым высшим из всех существ, «homoiusios» (подобосущный), что значило «творение только богоподобное». От одной буквы «i» зависело, хочет ли христианство в виде будущей «единственно истинной римско-католической церкви» придерживаться высказываний апостола Савла/Павла и четырех (канонических) евангелистов Матфея, Луки, Марка и Иоанна о человеческом бытии еврейского «мессии», или что процесс подделки будет доведен до апогея с помощью чего-то вроде решения суда об объявлении человека Богом. Иначе говоря, от одной буквы «i» зависело отделится ли единственно истинная римско-католическая церковь от одного Бога (Иеговы), в которого, очевидно, верил также раввин Иисус, т.е. отделится ли она от иудаизма или нет. Никейский собор решил так, как хотел император Константин: через триста лет после распятия раввина Иисуса он сделал из миссионера Бога, «homousios», единосущного с Богом. 19 июня 325 года, через четыре недели после начала собора, по приказу императора Константина все присутствующие епископы должны были подписать это решение. Дополнительно у Йоханнеса Леманна можно прочесть, что император Константин после собора написал письмо общине в Александрии, в котором в том числе сообщается: «
