О назначении человека - [33]

Значение Фрейда в том, что он дерзнул сбросить покровы с всегда скрываемой жизни пола. Но тем самым он хочет ее сделать сознательной. Он не только хочет познания половой жизни, что вполне правомерно, но он хочет внести сознание в самую половую жизнь, что недопустимо. В этом зло психоанализа как практики. Сама половая жизнь должна оставаться в сфере бессознательного. Так же как невозможно эстетическое созерцание полового акта, так же невозможна и рефлексия сознания о нем. Libido не только есть влечение к половому соединению, но также и источник творчества, которое всегда основано на поляризации. Сублимирование полового влечения в творчестве совершается не через преобладание сознания. Менее всего знает тайну сублимации рационализм. Школа Фрейда одинаково означает и конец наивного идеализма, и конец наивного материализма. Наивный материализм был основан на незнании тайны бессознательного, на внесении рациональной телеологической точки зрения в понимание стихийной жизни души. Но также не знает тайны бессознательного наивный идеализм. Я говорил уже, что человек болен, потому что он не делает того, что он хочет, не живет, как хочет, потому что влечение бессознательного подавлено у него социальным сознанием. Но поразительно то, что сознательное и бессознательное переходят друг в друга. То, что было сознанием в жизни древних обществ, установленные законы, нормы, ограничения, делается потом подсознательным и существует как атавистический инстинкт. Этим обнаруживаются границы сознания. Древние табу установлены социальным сознанием, которое также было сознанием религиозным и нравственным. Но эти табу переходят в жизнь подсознания для последующих стадий в жизни общества, и с ними сталкиваются новые формы сознания. Поэтому границы сознательного и подсознательного относительны. Подлинная духовная победа совершается в сфере сверхсознания, а не сознания, т. е. в духе. Маниакальная одержимость человека одной какой-нибудь идеей, которая есть самая распространенная форма нервного и душевного заболевания, есть ложное состояние сознания, сужение сознания и исключительная фиксация на одном осознанном предмете. Болезнь, в сущности, происходит от ложной работы сознания над бессознательным. И излечения можно ждать лишь от вмешательства сверхсознательного, духовного начала.

Нравственное излечение человека не может быть достигнуто при помощи нравственного сознания, которое и делает человека больным. Оно реально достижимо лишь при помощи сверхсознания, идущего из духовного мира. И это предполагает построение новой этики, основанной не на нормах и законах сознания, а на благостной духовной энергии. Христианское учение о благодати и было всегда учением о восстановлении здоровья, которое не может восстановить закон, но из этой истины не была построена этика. Человек стремится не только к восстановлению здоровья, к победе над грехом, но и к творчеству. И творчество есть также путь излечения. Существуют три этики – этика закона, этика искупления, этика творчества. Этика в глубоком смысле слова должна быть учением о пробуждении человеческого духа, а не сознания, творческой духовной силы, а не закона и нормы. Этика закона, этика сознания, подавляющая подсознание и не знающая сверхсознания, есть порождение древнего аффекта страха в человеке, и мы, христиане, видим в ней последствие первородного греха. Страх предупреждает человека об опасности, в этом его онтологическое значение. Пробуждение духа очень мучительно в человеке. Пробуждающийся дух раздваивает и сковывает жизненную энергию. И лишь на последующих стадиях он раскрывается в творческой энергии человека. Сверхсознательное духовное начало выделяет человека из природы и как бы обездушивает природу, лишает ее демонической силы. И в человеке происходит борьба духа и природы. Сознание делается ареной этой борьбы. Пробуждение духа стоит под двумя знаками, под знаком искупления и под знаком творчества. Но дух, стоящий под знаком искупления, подвергает душу новым опасностям. Душа может быть настолько поглощена идеей гибели и спасения, что это может стать маниакальным и болезненным сужением сознания. И тогда спасение от исключительной власти над душой идеи спасения приходит от творческой духовной энергии, от творческого потрясения души. Искупление завершается лишь в творчестве. Это есть основная идея новой этики. Душа боится пустоты, и она наполняется ложью, фикциями и призраками, если она не наполнена положительным творческим содержанием. Этика искупления, соответствующая пробуждению духовного человека и борьбе его с «природой», парадоксально способствует научно-познавательной и технической власти человека над природой. Но техническая власть человека над природой, переносящая орудия борьбы на внешнюю социальную среду и вырабатывающая орудия органически не наследственные, как уже говорилось, ведет к антропологическому регрессу человека, ослабляет изощренность его организации. Это очень важная и тревожная антропологическая и этическая проблема. Она не решается в дуалистический период сосуществования этики искупления и секуляризированной научной техники, отрывающей человека от материнского лона природы, дающей ему власть над природой и ведущей к ослаблению и вырождению его собственной природы. Сознание и цивилизация, на нем основанная, создают неисчислимые болезни человека, раздваивают и ослабляют его. И парадокс тут в том, что это сознание связано с пробуждением духа, т. е. начала сверхсознательного, и с соответствующей ему этикой искупления. Победа над расслаблением и болезненным раздвоением человека достигается в дальнейшей победе сверхсознания и в раскрытии этики творческой энергии, продолжающей и завершающей духовное дело искупления. В сверхсознании человек уже не один, он в единении с Богом. Мы должны проследить три ступени этического сознания – этику закона, этику искупления и этику творчества. Понимать их соотношения нельзя исключительно хронологически, они сосуществуют. Но необходимо еще остановиться на основном для этики и антропологии вопросе, связанном с учением о свободе воли.