О насилии - [39]
«Основание сионистского государства было сложным, глубоко неоднозначным событием. С одной стороны, оно было событием, которое было частью большего события: появления великих революционных, коммунистических и социалистических проектов, идеи основания совершенно нового общества. С другой стороны, оно было контрсобытием, частью большего контрсобытия: колониализм, грубое завоевание народом, прибывшим из Европы, новой земли, где жил другой народ. Израиль — это необычайная смесь революции и реакции, освобождения и угнетения. Сионистскому государству нужно обновление и развитие уже имеющихся начал справедливости. Ему нужно стать наименее расовым, наименее религиозным и наименее националистическим из всех государств. Самым универсальным из всех»>14.
Хотя в этой мысли есть зерно истины, все равно остается проблема: можно ли так просто разрубить этот узел, взяв и разделив два аспекта Израиля в смысле осуществления возможности революционного проекта сионистского государства без его колонизаторской тени? Это похоже на легендарное «Если…» из ответа американского политика 1920-х на вопрос: «Вы поддерживаете запрет на продажу вина или нет?». «Если под вином вы понимаете ужасный напиток, который разрушил тысячи семей, сделав из мужчин чудовищ, избивающих своих жен и плюющих на своих детей, то я обеими руками за запрет. Но если под вином вы понимаете благородный напиток с замечательным вкусом, который превращает любое блюдо в такое удовольствие, то я против!»
Возможно, нам нужно большее: не просто отделение хорошего Израиля от плохого, но подлинный акт изменения самих координат нынешней ситуации. Бывший израильский премьер-министр Ицхак Рабин совершил первый важный шаг в этом направлении, признав Организацию освобождения Палестины законным представителем палестинцев и, следовательно, единственным настоящим партнером на переговорах. Когда Рабин объявил об отказе от израильской политики «никаких переговоров с ООП, этой террористической организацией» и произнес простые слова: «давайте покончим с этой шарадой переговоров с палестинцами без участия ООП и начнем говорить с нашими реальными партнерами», ситуация на Ближнем Востоке внезапно переменилась. В этом состоит эффект подлинного политического акта:'он делает немыслимое мыслимым. Будучи политиком, представлявшим Партию труда, Рабин совершил жест, характерный для лучших консервативных политиков: только де Голль смог предоставить независимость Алжиру; только консерватор Никсон смог установить отношения с Китаем>15.
В чем же может заключаться подобного рода акт для арабов сегодня? В том, чтобы сделать то, что делает Эдвард Нортон в «Бойцовском клубе»: сначала ударить по себе — перестать сваливать всю вину на евреев, как если бы сионистская экспансия в Палестине служила источником и заменой всех несчастий арабов, а победа над Израилем была sine qua поп арабского самоутверждения. Палестинцы, которые говорят, что освобождение их территорий от израильской оккупации даст стимул для демократизации арабского мира, заблуждаются. Дело обстоит ровно наоборот. Начать нужно с открытого выступления против коррумпированных клерикальных и военных режимов от Сирии до Саудовской Аравии, которые используют израильскую оккупацию для собственной легитимации. Парадокс заключается в том, что арабы проигрывают из-за самой своей сосредоточенности на Израиле. Смысл джихада в исламе состоит не в войне против внешнего врага, а в усилиях по внутреннему очищению, в борьбе со своей собственной моральной несостоятельностью и слабостью. Так что, возможно, мусульманам следует более решительно перейти от самого известного смысла джихада к его истинному смыслу. Все три основных участника войны с террором (Соединенные Штаты после 11 сентября, Израиль, арабы) считают себя жертвами и используют свой статус жертв для легитимации своей экспансионистской политики. События 11 сентября пришлись как нельзя кстати для легитимации агрессивного военного экспансионизма Америки: теперь, когда мы тоже стали жертвами, мы можем защититься и нанести ответный удар. Великодержавная американо-израильская ось, эта странная ось из самой религиозной (развитой) нации в мире, настаивающей на разделении религии и государства, и самого нерелигиозного народа в мире, существующего благодаря религиозной природе своего государства, может быть представлена как ось жертв.
Итак, главный вопрос: что сегодня было бы по-настоящему радикальным этико-политическим актом на Ближнем Востоке? И для израильтян, и для арабов этим актом был бы жест отказа от (политического) контроля над Иерусалимом, то есть поддержка превращения старого города Иерусалима во внегосударственное пространство, находящееся под (временным) контролем некой нейтральной международной силы. Обе стороны должны понять, что, отказываясь от политического контроля над Иерусалимом, они на самом деле ни от чего не отказываются. Они выигрывают от превращения Иерусалима в по-настоящему внеполитическое святое место. А то, что они потеряют (или, точнее, уже потеряли), заслуживает того, чтобы быть потерянным: сведение религии к ставке во властно-политической игре. Это стало бы подлинным событием на Ближнем Востоке, вспышкой подлинной политической всеобщности в духе св. Павла: «Нет ни евреев, ни палестинцев». Каждая из этих двух сторон должна понять, что этот отказ от этнически «чистого» национального государства является освобождением для них самих, а не просто жертвой, которая будет принесена в пользу другого.
