О наших ежегодниках - [2]

Издатели и сами не отрицают, что их товар омерзительно безвкусен, однако думают, что ничего другого покупать у них не станут, а покупателей ведь надо ублаготворять. Художник, очевидно, тоже признает, что унижает свой талант (не для того же, чтобы развлекать дряхлеющих распутников, наделил его господь этим благородным даром), но, что поделаешь, жить-то нужно. То же самое могла бы сказать в свое оправдание и миссис Коул.

Теперь займемся "Кипсеком" {"Кипсек" за 1838 г. Лондон. Изд. Лонгмена.}, который в нынешнем году сбросил свою старую оболочку из волнистого кармазинного шелка и нарядился в розовый коленкор. По размеру книга крупнее, чем предыдущие, а имена авторов - к слову сказать, весьма знаменитые - почему-то не преданы гласности. В предисловии редактор сообщает, что, коль скоро публика одобрит это новшество, он и впредь будет свято блюсти тайну, в противном же случае, прославленные имена тех, кто сотрудничал в "Кипсеке", будут опубликованы в следующем выпуске.

В книге двенадцать картин. На заглавном листе, разумеется, красивая дама, нарисованная Шалоном. Затем гравюра с трогательным названием "Впервые". Она изображает грека, целующего турчанку; и тут же рядом третья, с душераздирающей надписью "В последний раз". Наш старый друг Конрад, а на постели мертвая Медора; зато слова у старой песни - новые: "Как! Дама уснула?" - и т. д. Нам кажется, что, невзирая на инкогнито, мы можем опознать прекрасную писательницу, назвавшую любовницу Конрада "дамой". Далее следует прекрасная гравюра с очень хорошей картины Герберта. Свирепый перс выразительным жестом притрагивается к мечу; на переднем плане печальная девица смотрит на вас умоляюще и робко. А кто же сочинил рассказ к этой гравюре? Лорд Наджент или леди Эммелина Стюарт Уортли, леди Блессингтон, или милорд Каслрей, а может быть, и леди Каролина Вильгельмина Амелия Скеггс? Сочинение отличается редкостной глубиной мысли и чувства и названо "Мой турецкий визит". Цитируя его, мы хотим прежде всего показать, как устраивают подобные дела издатель и литератор, да и по стилю оно истинный перл.

Некая дама знакомит сочинительницу с Намык Пашой, турецким посланником в Париже. (Рассказ ведется от лица женщины, хотя автором его могло бы быть любое из названных нами выше знатных лиц. Сочинительнице кажется, что его превосходительство Намык не в достаточной мере магометанин, и она жаждет взглянуть на настоящего. Намык носит феску и фрак, в то время как наша славная энтузиастка убеждена, что истинный турок должен носить тюрбан и ятаган, иметь пару бабушей салямалик (проч. турецкие термины см. у Анастазиуса и мисс Пардоу) да, пожалуй, еще гарем в придачу. Тут оказывается, что у галантного Намыка есть на примете именно такой турок, и уже на следующее утро сочинительница отправляется в санях (сани в прошлом году были в Париже очень модны) на Версальскую дорогу, где в нескольких милях от столицы находится лавка турецкого торговца бриллиантами. Что за счастливица эта леди Скеггс! Какое удивительное приключение! И до чего богатая фантазия! Каким талантом надо обладать, чтобы изобрести подобный эпизод и отыскать на Версальской дороге лавку и живущего при ней турка.

Ее милость заходит в лавку. Вот как она описывает ее владельца:

"Сулейман был высокий мужчина преклонных лет, могучего сложения, но исхудалый; его лицо хранило явные следы суровой красоты; зато большие темные глаза вспыхивали тревожным блеском, который мы склонны приписать исступленности; он грозно хмурил черные брови, и даже густая волнистая борода не могла скрыть жесткого выражения губ.

Его костюм составляло длинное, свободно ниспадающее одеяние из фиолетовой ткани, поверх которого накинут был темно-зеленый халат; полы и широкие рукава халата оторочены драгоценным собольим мехом; из-под коричневого кушака торчал прямой кинжал; остроносые желтые туфли довершали его наряд; на голове же он носил простую высокую шапку или колпак".

Вот он, этот мусульманин - воплощенная свирепость. Но что, однако же, за нелепое создание этот турок, который, преисполнившись отвращения к новшествам, вводимым султаном, и твердо решившись хранить верность старине, вдруг открывает лавку на Версальской дороге и облачается в персидский костюм? Барикалла, Бисмалла, Магомет расуль Алла, Благословен Аллах, Во имя Фрэзер Аллаха, Магомет - пророк Аллаха, - как говорит наш друг {Не знаменитый издатель, а его однофамилец Джеймс Бейди, литератор. Однако, несмотря на утверждение автора (досконально изучившего Персию за время своего сорокатрехлетнего пребывания в Исфагани), мы все же склонны полагать, что на картине изображен не турок и не перс. Очень уж похож Сулейман мистера Герберта на одного известного лондонского еврея-натурщика. - О. И.}, он мог бы быть жителем Исфагани, Шираза, Кизилбаша, но только не турком. Чем же объяснит такую эксцентричность наша очаровательная сочинительница?

Впрочем, вернемся к увлекательному повествованию ее милости и проследуем вместе с ней в покои, в которые ввел ее, дабы познакомить со своею дочерью, атлетически сложенный, но исхудалый турок,