О, мой ангел… - [16]

Надя оглядела просторную комнату.

— Видишь деревянные, полированные панели? — произнесла она, указывая на стены, на высокие, до потолка, книжные шкафы. — Они напевают мне. Солнечные лучи, проникая в твой кабинет через стеклянные двери, наполняют его светом и неслышной музыкой. Этот стол говорит о твоем присутствии, а бумаги и чертежи — о том, над чем ты работаешь. — Ее рука безжизненно упала. — Все здесь должно звучать, петь или исполнять для меня серенаду.

— А не трудно различать все эти непохожие звуки?

— Совсем нет, — выдохнула она, видя, как он посерьезнел. — Все убранство этого помещения — декорация. Стены, книги, стол, даже шторы поют каждый на свой лад, сливаясь в единую мелодию, в симфонию всех этих вещей.

Оуэн оглядел кабинет. Он никогда не думал, что предметы могут звучать.

— А что ты слышишь сейчас? — с любопытством спросил он.

Надя попыталась сосредоточиться. Она прижала руки к груди и закрыла глаза.

— Увы, ничего не слышу, кроме твоего голоса, — сказала она, медленно открывая глаза и смахивая слезы со щеки.

Он не мог безучастно видеть такое горе и, стараясь быть нежным и заботливым, прижал Надю к себе.

— Не волнуйся, мы отыщем твою музыку.

Подчиняясь его силе, Надя не сопротивлялась. Она устала, была напугана и, зажмурившись, уткнулась в плечо Оуэна. Холодная ткань сорочки успокоила жар разгоряченной щеки, а запах его одеколона, слегка отдававший лимоном, защекотал ноздри. Может быть, с помощью Оуэна ей удастся восстановить утраченную способность слышать музыку? Оуэн действительно необычный человек. Теперь ему стало ясно, о какой музыке она толковала. Надя теснее прижалась к его плечу и вздохнула.

Сильные пальцы бережно поглаживали ее спину, волосы, руки. Всхлипывания Нади отзывались щемящей болью в сердце Оуэна. Ведь ей пришлось переломить себя, думал он, набраться смелости, чтобы прийти и потребовать вернуть музыку. Он был бы рад сделать это, если бы только знал, что от него требуется. Оуэн нежно приподнял ее лицо за подбородок и внимательно вгляделся в черные грустные глаза. Уголки его губ дрогнули.

— Ты уверена, что мой поцелуй лишил тебя музыки?

— Уверена? И да и нет. Но это единственное, что хоть как-то объясняет случившееся. — Она откинула голову и поднесла руки к глазам. — Если не это, то что же?

Он усмехнулся.

— Мне следует снова поцеловать тебя. Как ты думаешь, музыка вернется?

Надя оттолкнула его.

— Откуда я знаю?

Объятия Оуэна окрепли.

— Мы могли бы попробовать снова.

Надя окинула взглядом кабинет.

— Попробовать снова что?

— Поцеловаться.

Одной рукой он держал ее за талию.

— Один поцелуй, Надя. Это так просто. — Указательным пальцем он провел по ее нижней губе. — Разве это повредит?

Не рехнулся ли он? Первый поцелуй отнял у нее музыку, а второй может лишить души.

— Не знаю, Оуэн. Это может стать опасным.

Большие черные глаза с мольбой уставились на него.

— Опасным? Вполне вероятно.

Он почти наверняка знал, чем грозит ему поцелуй: он может потерять рассудок. Аромат Нади, который Оуэн ощутил пять дней назад, как наваждение преследовал его, когда он ложился в свою одинокую постель. Но если поцелуй способен отнять музыку, то вдруг он и возвратит ее?

Оуэн вгляделся в манящий рот Нади.

— Почему бы нам не попробовать? — спросил он.

Надя кончиком языка облизала вдруг пересохшие губы. Может, он и впрямь прав? Она посмотрела на чувственные губы Оуэна и вспомнила, какой у них вкус, пьянящий, одурманивающий. Когда она произнесла: «А почему бы нет?» — ее уста чуть приоткрылись.

Оуэн воспринял ее слова как разрешение и склонил голову. Обняв Надю, он приблизил свои губы к ее губам. Поцелуй получился легким, воздушным, как прикосновение летнего ветерка.

— Слышишь что-нибудь? — спросил он, отстраняясь.

Надя обвила его шею руками.

— Это не такой поцелуй, как в тот вечер. — Она прильнула к нему. — Попробуй снова!

Оуэна не пришлось уговаривать дважды. Он с жадностью впился в ее губы, а руки, как стальные тиски, сжали Надю в объятиях. Небывалое по остроте желание пронзило его, жаром обдав тело. Оуэн уперся спиной о стол и чуть раздвинул ноги, чтобы Надя еще отчетливей поняла, как он хочет ее.

Кончик его языка то и дело касался ее губ, словно просил разрешения проникнуть внутрь. Когда она приоткрыла рот, он со стоном ворвался туда, сразу ощутив движение ее языка. Это был не его поцелуй, это был их поцелуй. Каждый был опален страстным желанием.

Ее пальцы подрагивали, когда она гладила щеки, плечи Оуэна. Его словно захлестнула мощная волна страсти, которую еще больше возбуждал исходивший от Нади аромат — аромат свежего воздуха, солнца и полевых цветов. Одной рукой он ласкал ее чудесные черные волосы, а другой прижимал Надю к себе, чтобы она чувствовала его мужскую силу, скрытую за джинсовой тканью. Оуэну показалось, что пришел его последний час, когда Надя провела рукой по его животу, опускаясь все ниже и ниже.

— Ты что-нибудь слышишь сейчас? — спросил он, зная, что внутри у него бушует пламя, извергается вулкан, крутятся кометы и перемещается земля.

Надя нехотя оторвалась от Оуэна. Она отчетливо слышала, как часто и гулко бьется его сердце, словно птица, стремящаяся взлететь. С каждым ударом к голове приливала и приливала кровь, но музыки она не слышала. Поцелуй не помог. Надя закрыла глаза и покачала головой.