О молитве Иисусовой и Божественной Благодати - [118]

Долго мучился: не мог соединить с дыханием молитву. Когда слежу вниманием за дыханием — с низведением ума [вместе] с дыханием из головы в сердце, — не могу в это время внимать раздельно словам молитвы, так же и наоборот. Слова молитвы (и не полной) не вмещаются в один прием дыхания (вдоха-выдоха). И по необходимости приходится скорее произносить слова молитвы, чем в среднюю приблизительно меру, вместе с биением сердца. Тогда оставил следить при каждой молитве за процессом низведения дыхания в сердце, внимая только словам молитвы. И что же, вскоре заметил, что в сердце, внимая словам молитвы, я одновременно стал замечать и дыхание… В тишине сердечной и неразвлекаемом внимании стал понемногу одновременно с дыханием замечать и биение сердца, с которым стал сообразовывать и скорость произнесения слов молитвы (с каждым биением одно слово), и таким образом вместе с пятью словами молитвы (сокращенной) совмещать пять биений сердечных в один прием дыхания… Я спокойно и с умилением помолился по новому опыту, внимая главным образом в глубине сердца словам молитвы, с которыми оно соединилось, особенно с именем, как бы дышало им и услаждалось».

Многие строки дневника старца Феодосия посвящены важной теме — проблеме «сердечной теплоты», которая может возникать у делателя умно-сердечной молитвы. Ошибки в распознании этих специфических ощущений могут привести к тяжелым последствиям, посему подвижники всегда уделяют этому вопросу пристальное внимание.

«На вечерней молитве художественной ощущался жар в груди, но я, не обращая внимания на то, утвердил все [внимание] на призываемом имени Господа — в месте сердечном, немного выше левого сосца, — и избежал какого-либо смущения. Во время умной молитвы должно занимать ум и сердце одним только, чтобы чисто, без помыслов, молиться с сокрушением, не испытуя постороннего, происходящего в это время в душе и в теле. При этом внимание ума… должно утверждать именно в имени Его святом, чтобы избежать каких-либо образов внешних, мечтаний и неблаговременных, хотя бы и благих, рассуждений о переживаемом во время молитвы.

Все время утрени затем провел в умной молитве — слава Богу! При прежнем жаре в груди молитва совершалась спокойно, без прежних смущений, и во умилении: внимание занято было одним призыванием сладчайшего и всесильного имени Господня с верою, что в нем, как в невидимом своем образе, присутствует Сам Господь Спаситель. От сего внимательного и неуклонного к какому-либо постороннему помыслу призывания в сердце имени Господня оно исполнялось теплотою, но иною теплотою, чем та, которую я ощущал в прежние разы…

Настроив себя душевно и телесно по художественным приемам, молился спокойно и даже на минуту забылся от покойного течения молитвы, и внимание уменьшилось, но потом, оттого ли, что уменьшил свое внимание и вообще напряжение душевных и телесных сил, начала по-прежнему разгораться теплота от сердца в груди, и до того усилилась, что сердце мое было, как в пламени. И по-прежнему стал тревожиться от сей сильной теплоты, которая стала из груди уже ударять в нижнюю часть живота, однако усиливался отвлекать внимание от нее и держать безысходно в сердце на словах молитвы, всячески смиряясь в душе и успокаивая свой смущенный дух упованием на Господа, что Он по-прежнему сохранит меня от искушения. Потом от разгоряченного состояния сердечного и дыхание, удерживаемое мною прежде, против моей силы стало вдруг усиленное и частое, похожее на всхлипывание. Я еще сильнее смутился, подумав, не начало ли это искушения, которого я опасался прежде при усиленной теплоте в теле, а именно в нижних частях живота. Но милосердный Господь сохранил от него меня грешного, — хотя с великим напряжением, но молитву с упованием на Бога я в это время искушения не оставлял. Пламень в сердце и во всем теле от этой теплоты постепенно прошел…

Так как после беседы с гостем не спалось, то я лежа стал творить умную молитву и через несколько минут она установилась со вниманием к словам и совмещением их с дыханием. Я попробовал потом присоединить к сему внимание и к биению сердечному. Одновременное употребление двух этих художественных приемов сначала затрудняло действие делания молитвы и начало вызывать теплоту в теле, но не смущающую. Когда я перестал обращать особое внимание при творении умной молитвы на совмещение двух указанных приемов дыхания и биения сердца, ибо они установились уже, а обратил внимание на духовное устроение молитвы — понуждал себя на сокрушение сердца, и оно появилось милостию Божией, — то вместе с сердечным чувством покаяния теплота в теле отошла, хотя молитва творилась с вышеуказанными приемами. Так важно в умной молитве для правильного и безопасного пользования художественными приемами иметь всегда во внимании главным образом покаянный дух молитвы. Высокое ценение внешних приемов сих в ущерб духовному устроению молитвы — причина и начало прелести… Так думаю: смиренные покаянные чувства в молитве умной сохраняют от нежелательных и вредных для души и тела последствий неправого усиленного применения одних внешних художественных приемов без подобающего душевного молитвенного устроения — покаянного смирения…