О Милтоне Эриксоне - [79]

). То, что Эриксон принял и согласился с негативны­ми замечаниями матери, а затем изменил их, было для него очень типично. Он не осуждал мать или ее взгляды на секс, поскольку они были так важны для дочери. Его идея об ис­пользовании техник “приятия” как способа изменить людей до сих пор вызывает споры и непонимание. Терапевтический мир утверждал, что нельзя поддерживать мнение матери о сексе, если ты с ним не согласен. Эриксон же говорил, что, не поддержав его, он не смог бы адекватно общаться с доче­рью. Аналогично, Эриксон был жесток с клиентами, при­выкшими к жесткому обращению. Он считал, что для взаи­модействия это необходимо. Кто в нашей мягкосердечной профессии мог внушить ему эту идею?

Взгляд Эриксона на лечение фобии предполагает, что па­циент должен очутиться в ситуации, вызывающей фобию, при этом следует отвлечь его внимание, а затем сформировать у него новый комплекс эмоций и ожиданий. Он заставлял войти в лифт пациента, боящегося лифтов, внушая ему скон­центрироваться на ощущениях в ступнях. Или же готовил че­ловека к пугающей ситуации, заставляя его представлять стра­хи на экране и тем самым отделять себя от пугающих эмоций. Он мог лечить фобию действием и за пределами кабинета. Однажды, например, пожилой врач пришел к нему на прием в надежде избавиться от “лифтобоязни” (Хейли, 1986, с. 297). Этот врач работал в больнице на шестом этаже и вы­нужден был преодолевать пешком пять лестничных пролетов. Он боялся ездить в лифте, хотя лифт был абсолютно безопа­сен, а лифтерами работали весьма квалифицированные моло­дые женщины. Однако приближалась старость, а вместе с ней и физическая слабость, и ходить по лестнице пешком становилось все труднее и труднее.

Для терапевта есть разные способы объяснить этот страх и его причину и обдумать, как же добиться изменения. А какой под­ход можно считать типично эриксоновским? Я уверен, что у него могли возникнуть следующие предположения и наблюде­ния:

1. Эриксон не спрашивал о прошлых травмах, а рабо­тал над изменением через действие в настоящем. Судя по всему, он предположил, что фобия будет вылечена, если клиент проедется в лифте, не испытывая страха.

2. Поскольку он работал с симптомом, он поинтересо­вался деталями. Так он узнал, что доктор может входить в лифт и выходить из него. Паника возникала, только когда лифт двигался.

3. Как всегда, он внимательно наблюдал за своим кли­ентом и заметил, что полой доктор был очень вежли­вым, строгим и чопорным человеком.

На основе этих наблюдений и допущений можно ли угадать, какой будет типичная эриксоновская интервенция?

Эриксон пришел в больницу вместе с доктором и они вдвоем осмотрели лифт. Так как доктор мог входить в кабину и выхо­дить из нее, Эриксон выбрал один из лифтов и попросил лиф­тера, молодую женщину, подержать лифт на первом этаже. Доктор продемонстрировал Эриксону, что может входить и вы­ходить. Эриксон попросил его повторить это еще раз. Однако, когда доктор вошел, лифтер закрыла дверь и сказала: “Я ничего не могу с собой поделать. Мне ужасно хочется вас поцело­вать”. Не в меру щепетильный доктор ответил: “Отойдите от меня! Ведите себя как следует!” Девушка настаивала: “Но я про­сто обязана вас поцеловать!” Доктор приказал: “Сейчас же под­нимайте лифт!” Она нажала на рукоятку, и лифт начал подни­маться. Между этажами она опять остановила лифт и сказала: “Мы между этажами — здесь нас никто не увидит, я хочу вас поцеловать”. “Немедленно поднимайте лифт!” — воскликнул доктор, и она подчинилась. Его “лифтобоязнь” была вылечена с помощью одной-единственной интервенции.

Использование Эриксоном вспомогательного персонала

Типичным для Эриксона было допущение, что “терапия од­ной встречи” вполне возможна. Для достижения своих целей он, как правило, использовал вспомогательный персонал — па­рикмахеров, портных или лифтеров. И это в те времена, когда терапевты считали неприемлемым даже поговорить по телефону с родственниками клиента, а не то что вовлечь в терапию по­стороннего. Откуда пришла к нему идея использовать вспомога­тельный персонал, когда этого никто никогда не делал? Он вов­лекал в терапию даже своих детей — чего ни тогда, ни, пожа­луй, теперь никто не делает. В те дни, если клиент просто спрашивал терапевта, есть ли у того дети, вопрос оставался без ответа. Терапевт, скорее всего, реагировал следующим обра­зом: “Интересно, а почему вы об этом спрашиваете?”

Эриксон считал, что для терапевта очень важно быть лично вовлеченным в проблему клиента. Он не считал, что терапевт должен быть закрыт непроницаемым экраном или играть роль нейтрального наблюдателя. И действительно, именно его лич­ная вовлеченность часто “запускала” желаемое изменение.

Эриксон и инсайт

О том, что Эриксон не принадлежал к психодинамической школе, свидетельствует колоссальное различие между инсайтом в психодинамической терапии и обучающим подходом Эриксо­на. Он никогда не делал интерпретаций в обычном смысле это­го слова. Если терапевт говорит: “Заметили ли вы, что реагиру­ете на своего начальника так же, как на своего отца?” — можно быть уверенным, что этот терапевт — не Эриксон. Эриксон ни­когда не пользовался фразами типа: “Интересно, что..”, или “Понимаете ли вы, что..”, или “Интересно, почему вы так стремитесь к саморазрушению?” Тем не менее, он много сооб­щал людям о них самих. Он не помогал хилому парнишке осоз­нать свою зависть к более сильному брату. Он помогал этому пареньку обнаружить, что он стройнее, и подвижнее своего массивного, мускулистого брата. Основное различие между обучающим подходом Эриксона и инсайтом “психодинамистов” заключалось в том, что Эриксон стремился открыть положитель­ные стороны клиента. Но откуда он почерпнул эту идею? В те времена клиническая психотерапия изучала лишь негативные стороны.