О Михаиле Кедрове - [75]

По мере того как говорил Ильич, поведение социалистического большинства во всех странах раскрывалось во всей своей гнусности… II Интернационал умер и никогда больше не возродится.

Ленин кончил. Казалось, каждый сознательный социалист должен признать правоту Ильича, так неотразимы и ясны были его доводы. Но собрание было оскорблено и возмущено в своем патриотическом дурмане. Раздались редкие, единичные хлопки. То было начало периода, когда Ильич с маленькой группой своих единомышленников был, казалось, изолирован от всего остального мира.

Здесь нелишне провести маленькую параллель между докладами Плеханова и Ленина. Доклады первого обычно обставлялись с большой помпой, собирали полные аудитории; публика ломилась, дорого платила за билеты; масса расфуфыренных дам с птичьими гнездами на голове были завсегдатаями собраний, где выступал Г. В. Плеханов.

Доклады Ленина посещала прежде всего партийная, рабочая и студенческая беднота, у которой не было даже десятка су, чтобы заплатить за билет. Расходы по устройству не всегда оплачивались.

Вскоре после „блестящего“ доклада Плеханова состоялся и доклад Владимира Ильича. Благодаря объявлению, что вход бесплатный, публика пришла в достаточном количестве.

В своем докладе Ленин вскрыл причины и сущность империалистической войны и, ссылаясь на пример Парижской коммуны, вновь провозгласил бессмертный лозунг, затоптанный в грязь социал-предателями, о превращении империалистической войны в войну гражданскую. Лозунг, к слову сказать вызвавший ожесточенные нападки не только открытых социал-патриотов, но и центристов „Нашего Слова“, к каковым принадлежали Троцкий, Раковский, Мартов и другие.

После доклада мы возвращались домой вместе с Ильичей. Поднимаясь в гору Шайн, Ильич спросил меня: „Скажите, вы сразу же разглядели истинные причины войны и составили определенное к ней отношение?“

Я не скрыл, что первую неделю во мне жили сомнения, но что я быстро разрешил их и теперь всецело и бесповоротно разделяю точку зрения Ильича. Ильич кивнул головой… Он и без того видел мысли и чувства каждого из нас».

Так вспоминал об этом отец.

В своих воспоминаниях о рассказе матери об этом событии я хотел написать только то, что сам запомнил, не прибавляя ничего из прочитанного мною позднее…

Шел 1915 год. Выдалось жаркое лето. Война продолжается вот уже целый год. Снова школьные каникулы. Отец собирается в Берн и берет меня с собой. Предстоит выйти из дому в два часа ночи и пройти пешком довольно большое расстояние до Фрибурга. Оттуда поездом до Берна. Обратно — тем же путем. Я слышу разговор родителей. Когда мать спрашивает отца: «Застанешь ли его в Берне?» — мне кажется, что «его» — это Ленина. Много лет спустя я узнал, что как раз в это время Ленин работал в бернской библиотеке над своими «Философскими тетрадями». В Берне мы пробыли несколько дней, отец куда-то ходил, но виделся ли он с Лениным, я так и не узнал. Может быть, отец все еще считал меня маленьким и не доверял мне серьезных вещей?

Второй раз в том же году, но уже осенью или в начале зимы, я услышал, как родители между собой говорили, что в Лозанну должен приехать Ленин. Мы страшно обрадовались, помня посещение Лениным нашей семьи в позапрошлом году в Берне. «Мы снова увидим вождя революции!» — торжественно провозгласил я. Но отец почему-то рассердился и сказал нам, что мы должны заниматься своими делами и не соваться в дела взрослых и что он нас на встречу с Лениным не возьмет. Помню, как мы расстроились от этого отказа…

…Итак, идет 1916 год. Мне уже 12 лет, я заметно повзрослел, и родители мне стали доверять больше. Отец кончил Лозаннский университет, написал и напечатал выпускную диссертацию о работе сердца. Теперь он с семьей собирался возвратиться в Россию. Он должен везти от Ленина какие-то важные директивы петроградским большевикам (среди их руководителей — Николай Ильич Подвойский). Ехать придется кружным путем — через Францию, Англию, Скандинавию, Финляндию, предстояло переплыть Ла-Манш и Северное море. Какие это директивы и каким способом повезет их отец, я, конечно, не знал. Только потом, уже после революции, мать мне рассказала, что Ленин передал отцу материалы, связанные с Кинтальской конференцией (апрель 1916 г.); они были написаны на особой бумаге вместе с указаниями, как надо вести борьбу против войны в условиях России. Эти материалы отец заделал в подметке своего ботинка.

Вторая международная социалистическая конференция (первая проходила в Циммервальде в начале сентября 1915 г.) состоялась в Кинтале в самом конце апреля 1916 г. по новому стилю. Именно в это время, как теперь стало известно, Ленин интересовался сроками выезда нашей семьи из Швейцарии в Россию. В одном из писем, относящихся к первой половине апреля 1916 г., Ленин спрашивает: «Узнайте поточнее, когда едет Кедров? В Берне ли он еще? В Лозанне ли его жена?»[81] Письмо шло из Цюриха и было адресовано в Берн. Возможно, Ленин интересовался тем, как передать отцу предназначенные для петроградских большевиков материалы. Но где, кем и при каких обстоятельствах они были ему переданы, я не знаю. Только помнится, что накануне отъезда отец действительно ездил из Лозанны ненадолго в Берн для оформления соответствующих виз.