О людях, котах и маленьких собаках - [3]

– Поймите, я его верну! – клялась Наталья Сергеевна, умоляюще прикладывая руки к груди. – Всего на три дня!

– Я вам в тысячный раз говорю! – побагровевший толстяк едва сдерживался, чтобы не вышвырнуть ее из кабинета. – Мы не раздаем своих животных!

– У вас их двадцать!

– И все двадцать тупые, как полено! – заорал он. – Поголовно! Козинцев ими жонглирует, но с таким же успехом мог бы подкидывать репьи! А вы… вы… Нет, это смешно!

Он упал в кресло, обмахиваясь платком.

– На три дня, – проникновенно сказала Наталья Сергеевна. – Любые деньги. Умоляю!

…В вестибюле, понуро бредя мимо гардероба, она вдруг краем глаза заметила высокую фигуру, следующую за ней. Фигура нарочито шаркала, сутулилась, и голову ее венчала дурацкая летняя шляпа со скособоченными полями. Передразнивание было столь явным, что Наталья Сергеевна обернулась и гневно уставилась на преследователя.

Это была она сама. Отражавшаяся в одном из бесконечных зеркал вестибюля.

Наталья Сергеевна несколько минут потрясенно смотрела на себя, и наконец ее губы тронула горькая усмешка. Сумасшедшая старуха в нелепом головном уборе, устаревшем на добрых двадцать лет… Реликтовый выползень, как называл таких ее сын.

Но ведь она еще не старая!

Старая, сказали зеркала. Старая и жалкая.

Наталья Сергеевна вспыхнула, торопливо сняла шляпку и вышла, на ходу сминая ее в сумочке.

Следующей ее целью стала кирпичная пятиэтажка на окраине города, окруженная мусорными кучами, неумолимо смыкавшими ряды. Сквозняк шнырял между ними и копался в объедках. Наталья Сергеевна на всякий случай сверилась с газетой. «Питомник домашних ежей», – обещало краткое объявление. Адрес был правильный.

Вонь ударила в нос, едва она зашла в подъезд, и не привычный смрад мусоропровода, а тяжелый звериный дух.

Не открывали долго. Наталья Сергеевна звонила, звонила, звонила, и в конце концов ей стало казаться, что из-под двери наружу через незаметные глазу щели сочится зловоние, обретая отчетливый грязно-желтый цвет.

Наконец внутри завозилось. Дверь распахнулась, и мужчина в трико уставился на Наталью Сергеевну мутным левым глазом. Правый заплыл и поражал многоцветной синевой.

– Чо?

– Здравствуйте, – с трудом сказала Наталья Сергеевна, стараясь не дышать. – Я по объявлению. У вас есть ежи?

Хозяин выдал несколько идиом, свидетельствующих о том, что ежи, безусловно, есть, но их существование омрачает его и без того полную тягот жизнь.

– …до хера, – закончил он и, пошатываясь, отступил.

Наталья Сергеевна осторожно шагнула внутрь.

Вдоль стен громоздились клетки. Отощалые кошки, подбитые тусклые вороны, хорек с безумным взглядом – она миновала их всех и наконец, остановилась возле ежей.

Грязные косматые шары неподвижно лежали на слипшихся от мочи опилках.

– По стольничку отдам, – прохрипели сбоку. – Двух за полторашку.

Наталья Сергеевна развернулась, обогнула мужчину, стараясь ни до чего не дотрагиваться, и вышла.

На Птичий рынок она добралась, когда уже смеркалось, и долго бродила среди павильонов, отворачиваясь от замусоленных котят, щенков и ярких, как тропические фрукты, попугайчиков.

Ёж нашелся у самого выхода.

– Умный, умный, – заверила, улыбаясь, милая пожилая женщина. В глубине рта предостерегающе сверкнул золотой зуб. – Берите, не пожалеете.

Наталья Сергеевна молча достала кошелек.

Дома ёж нехотя выбрался из корзинки и мрачно удалился под батарею.

Двигался он нетвердыми шагами, часто останавливался и вздыхал, словно преисполнившись невыносимого отвращения ко всему окружающему. К мясу и молоку оказался безразличен, до сырокопченой колбасы не снизошел. Под батареей он долго кряхтел, вонял и наконец уснул.

Наталья Сергеевна посмотрела на тапочку, приготовленную для уроков дрессировки, и засмеялась.

Утром, еще до завтрака, она положила ежа в корзину и быстро дошла до лесопарка. Выпущенный на траву, ёж некоторое время озадаченно сидел, а затем двинулся к ближайшим кустам.

Наталья Сергеевна посмотрела ему вслед и заплакала – первый раз за эти два года. Слезы, не принося облегчения, все лились и лились, платок промок насквозь, воротник блузки набух от соленой влаги, и она все плакала и плакала, и со слезами вымывались из нее мечты о тихой счастливой жизни рядом с девочкой, растущей на ее глазах, о воскресных походах в театр, о совместных прогулках в осеннем парке и засушенных листьях, которые так хорошо доставать зимой из объемной энциклопедии, о чтении вслух, о руках, обнимающих ее перед сном, о легком дыхании ребенка, уснувшего в ее кровати.

Наконец она обессилела и замолчала. Ёж сидел под кустом, равнодушный к ее горю. Затем встал, сделал шаг, повалился набок и издох.

Наталья Сергеевна вытерла слезы и озадаченно подошла ближе.

Ёж, без сомнения, был мертв.

Не меньше минуты она бессмысленно смотрела на него. И вдруг, пронзенная внезапной мыслью, кинулась к расслабленному тельцу, схватила его и бросилась домой, забыв корзину и не ощущая боли в исколотых пальцах. Она промчалась мимо соседки, не заметив ее, и диковато рассмеялась в ответ на приветствие консьержки.

– Наталья-то наша совсем тю-тю, что ли? – вполголоса поделилась соседка.

Но Наталья Сергеевна была вовсе не тю-тю. Измученный ум ее впервые за последние сутки работал как никогда быстро и ясно.