О Леонардо и его взглядах - [9]

«Так рассмотри, — пишет Леонардо, — надежду и жела­ние вернуться в первое состояние, подобное стремлению мотылька к свету. Человек с непрестанным желанием и всегда с радостью ожидает новой весны, всегда нового лета, всегда новых месяцев и новых годов... И он не заме­чает, что желает своего разрушения; но это желание есть квинтэссенция, дух элементов, которые, обнаруживая себя запертыми душою, всегда стремятся вернуться из челове­ческого тела к своему повелителю» (цит. по: 188, 1162).

Не будем удивляться этой интимной самоисповеди Лео­нардо. Так оно и должно быть. Кто абсолютизирует изо­лированную человеческую личность, тот всегда стоит на очень зыбком основании, превращая эту абсолютизирован­ную личность в такую схему, которая становится уже без­личной, так что оказывается делом весьма легким и до­ступным изображать такую личность как стремящуюся к своему собственному распадению и к превращению себя в хаос дискретных друг по отношению к другу и уже без­личных элементов.

Однако, прежде чем дать окончательную характеристику эстетических воззрений Леонардо, попробуем вникнуть в один анализ эстетики Леонардо, который является систе­матическим и который, повторяя кое-что из сказанного у нас выше, все же свидетельствует о многих суще­ственных моментах в эстетике Леонардо и может быть не без пользы учтен у нас. Мы хотели изложить эстетику Леонардо максимально приближенно, исходя из дошедших до нас фактических материалов. Материалы эти, можно сказать, обладают исключительно хаотическим характе­ром. Поэтому изложение наше не могло не фиксировать коренной путаницы, которая свойственна тому, что можно фактически почерпнуть из эстетики Леонардо. Однако это нисколько не мешает нам отмечать и те черты эстетиче­ской системы, которых Леонардо не преследовал и ко­торые были чужды самой природе его разбросанного эстетического мышления. Эти черты некоторого рода системы кое-как все-таки можно установить, конечно, уже нам самим и на свой собственный страх и риск. Для этого мы воспользуемся старым исследованием И. Вольфа.

И. Вольфу принадлежит первое исследование о Леонар­до да Винчи как эстетике. Леонардо, несомненно, имел  свою теорию искусства. Он был центральной фигурой в основанной Лодовико Сфорцой Миланской академии, сам обучая там своих учеников перспективе, рисунку и жи­вописи. Его рукописи, хотя и в разбросанном виде, пред­ставляют множество суждений об искусстве, очень ценных и заслуживающих внимания, даже если, как считают неко­торые, трактат «О живописи» (который в основном разби­рает Вольф) совершенно не принадлежит самому Леонар­до да Винчи.

Многообразие Леонардо, полнота его сил и способнос­тей, которой восхищались уже современники, выдают в нем Фаустову природу, как пишет Вольф, всегда нена­сытно стремящуюся к познанию, постоянно неудовлетво­ренную, ищущую, борющуюся. В нем живет пылкое стрем­ление преодолеть простую видимость и достичь сферы общезначимых истин (см. 204, 17). Он стоит на грани ста­рого и нового. Можно проследить его явственную близость как Платону, Аристотелю и схоластике, так и Бэкону, Декарту и Спинозе. Рядом с наивным и устарелым в его идеях есть много такого, что получило свое развитие значительно позже.

Достаточно лишь собрать разрозненные заметки Лео­нардо общего характера, чтобы получить представление о теории искусства у флорентийского мастера. Сила эсте­тической теории Леонардо, думает Вольф, не в метафизи­ческой сложности, а как раз наоборот, в прямой противо­положности философскому абстрагированию. Он видит мир не в рамках трансцендентного принципа, его мировоз­зрение - это наивный, но здоровый в своей основе мате­риализм. Правда, для него существует только действи­тельность. Надо лишь «схватить» ее, и она будет всецело интересной. И эта действительность прекрасна (см. там же, 21).

Полнота мира явлений доставляет ему радость, эта ра­дость настраивает его душу на восхищение демиургом, мощь которого видна ему сквозь каждое явление. Это пол­ный переворот по сравнению со средневековьем. Вместо того чтобы видеть в индивидуальной жизни только мрач­ное, здесь — радость бытия. Одновременно возвышается и освящается все существо художника. Он проникает в ве­личие, всемогущество и великолепие бога, сотворившего все эти удивительные вещи. Мировоззрение Леонар­до - это, по определению Вольфа, «сенсуалистический реа­лизм с эстетически-религиозной тенденцией, настроенный на сильнейший эвдемонизм» (там же, 22). Познание есть всматривание в природу, в котором наука и искусство совпадают.

По поводу этих замечаний Вольфа необходимо сказать, что в них дается несколько преувеличенная характеристика религиозных взглядов Леонардо. Как мы установили, ре­лигиозное выражение у Леонардо большей частью носит скорее условно-поэтический смысл, чем религиозный смысл, как таковой. Кроме того, и сам Вольф тут же рас­суждает о живописи как о подлинной науке и о науке как о самой доподлинной живописи. Наука имеет для Леонар­до не богословский, а только живописный смысл.

Здесь, по Вольфу, заложены философские корни того эстетического парадокса, на котором построена вся теория Леонардо: