О Ленине и Октябрьской революции - [75]

Мы завели разговор с эмигрирующими об этих фактах, но они и слушать не хотели, ибо занялись выдумыванием страшных историй о зверствах, чтобы не приехать с пустыми руками к господам-демократам Запада. Само собой понятно, что наши слова только раздражали их. Некоторые из эмигрантов стали относиться к нам с неприязнью и подозрением, считая нас отступниками и изменниками своему классу. Многие из них предпочитали вести пустые разговоры на старые темы: о золотых днях монархии, «темноте» русских масс, «полнейшем идиотизме большевиков».

Глава 14 БЫВШИЕ КАТОРЖНИКИ ЧЕРЕМХОВО

Эмигранты, ехавшие в нашем поезде, по многим пунктам придерживались различных мнений. Но в одном они сходились: в Черемхово, где находилась большая сибирская каторга, нас подстерегала серьезная опасность.

— В Черемхово пятнадцать тысяч каторжников, — рассуждали они. — Самых отъявленных преступников — бандитов, воров и убийц. Их нужно загнать в шахты и держать там под вооруженной охраной. И не давать никаких поблажек. Там и без того каждую неделю — десятки ограблений и убийств. А теперь этих дьяволов выпустили на свободу, и они стали на сторону большевиков. Даже страшно подумать, что теперь творится в этом аду!

1  мая утром наш поезд подъезжал к Черемхово. Дул северный ветер. Холодно. Мы, свернувшись, лежали в своем купе и вдруг слышим: «Вон они! Идут!» Сколько мы ни всматривались, за окном ничего нельзя было разглядеть, кроме вихрящегося облака пыли. Через некоторое время уже можно было заметить тусклое поблескивание стали, колышущееся от ветра красное полотнище и неясное очертание множества черных, двигавшихся к нам человеческих фигур.

Задернув занавески, кое-кто из эмигрирующих с лихорадочной поспешностью прятал драгоценности и деньги, иные же сидели неподвижно, словно окаменев от страха. За стеной вагона под коваными сапогами заскрипел шлак. Никто не знал, что привело этих людей сюда, каковы их намерения, какое оружие у них в руках? Известно только, что это страшные черемховские каторжники — «бандиты, воры и убийцы» — и что они приближаются к вагонам.

Они медленно продвигаются вперед, ветер швыряет в лицо им пыль и паровозную гарь, рвет из рук огромное кроваво-красное знамя. Потом он на несколько мгновений стихает, пыль оседает на землю, и мы видим пеструю толпу людей.

Черная от угольной пыли одежда еле держалась на них, грязные лица выглядели угрожающе. Одни из каторжников неуклюжи и огромного роста, другие — щуплые и сгорбленные, искалеченные жизненными бурями. Вот они, преступники,— каннибалы, описанные в литературе, люди с насупленными бровями и тяжелыми челюстями. Вот он «мертвый дом» Достоевского. Один хромает, у другого шрамы во всю щеку, а у третьего выбит глаз — следы пули, ножа или несчастного случая в шахте; некоторые страдают от врожденных физических недостатков. Но слабых среди них мало, почти нет.

Слабые не могли выдержать длительный срок пребывания в условиях невыносимо тяжелого каторжного режима и гибли. Встречавшие нас несколько тысяч людей — это все, что осталось от десятков тысяч, которых пригнали сюда по этапу. В дождь и снег, в зимнюю вьюгу и летний зной, шатаясь от усталости, плелись они по сибирским дорогам. Их уродовали пытками. Жандармские сабли рассекали им черепа. Железные кандалы врезались в их тело. Их стегали казацкими нагайками. Казацкие кони топтали их копытами.

Души у них так же изуродованы, как и тела. Царский закон преследовал их по пятам, как ищейка, загонял в казематы, на эту страшную сибирскую каторгу, в мрачные подземелья, обрекал на изнурительную работу во тьме, чтобы добывать уголь для тех, кто живет наверху.

И вот они вышли из шахт на свет. С винтовками в руках, с развевающимися красными знаменами. Эта огромная толпа представляет собой большую силу. Перед ней комфортабельные, теплые салон-вагоны — иной мир, который так далек от них. И вот он, этот мир, всего в десятках сантиметров, до него рукой подать. За три минуты можно обшарить весь поезд — от первого до последнего вагона, — пронестись по нему ураганом. О, какое наслаждение понежиться в этой роскоши хотя бы раз, один только раз! И как это просто! Всего один стремительный рывок, короткий, яростный натиск.

Но в действиях этих людей нет и следа возбужденности или неистовства. Поставив на землю знамена, они выстроились полукругом, лицом к поезду, сгрудившись в центре. Теперь мы могли различить их лица — угрюмые, ненавидящие, изнуренные тяжелым трудом. И на всех — следы губительных пороков и пережитого ужаса, отпечаток невыразимых страданий и мук, великой человеческой скорби. Но глаза их озарены удивительным светом, они светятся счастьем. Но, может быть, это искра мести? Ведь ударом отвечают на удар. А закон нанес им много тысяч ударов. Не наступило ли время нанести ответный удар? Не собираются ли они отомстить за долгие годы страданий?

ТОВАРИЩИ КАТОРЖАНЕ

Я чувствую на плече чью-то руку. Оборачиваюсь и вижу двух рослых шахтеров. Они сказали, что являются комиссарами Черемхово. Тут же они подали знак знаменосцам, и перед нашими глазами взвились красные стяги. На одном из них крупными буквами начертан хорошо известный лозунг: «Пролетарии, восстаньте! Вам нечего терять, кроме своих цепей!». А на другом: «Мы протягиваем руки шахтерам всех стран. Привет нашим товарищам во всем мире!».